быстренько потеряла сознание (от волнения), потом быстренько пришла в себя (от чувства долга). И бросилась успокаивать ревущую Катю. А ревела Катя не просто так. Ревела Катя по делу. В ее потной ладошке все это время и находился загадочный журналистский предмет. Все, что могла сделать Анна Ивановна, видя приближающегося Бешеного — это отдать железяку сидящей рядом Кате.
Обе они тайком поплакали, потом стали рассматривать металлическую штучку.
— Дезодорант? — всхлипывая, поинтересовалась Катя.
— Да нет... — Анна Ивановна крепко задумалась и серьезно покопалась в своей девичьей памяти. — Это газовый баллончик. Им можно будет брызнуть в террориста, и он станет плакать.
— Как я? — удивилась Катя.
— Да нет, сильнее.
— А давайте сейчас в них брызнем! — Катя была настроена воинственно.
Анна Ивановна улыбнулась:
— Нет, сейчас не надо. Иначе все остальные тоже будут плакать. Вот когда рядом никого из детей не будет, тогда мы и...
Бешеный снова направился в их сторону.
И Анна Ивановна снова сунула баллончик Кате.
Тем временем пришла обеденная пора. Оля с Мишей отправились готовить бутерброды. Бешеный стоял рядом и ждал бутерброд вне очереди. Ох, как жалела Оля о том, что у нее нет сейчас никаких диверсантских таблеток.
Маша поила Гошу горячим чаем с аспирином и думала о том, что она — телезвезда. Ох, как же это здорово! Ох, как же это красиво! Девчонки умрут от зависти!
Прошел Огурцов. В принципе тоже телезвезда. Может быть, Маша и согласилась бы пойти с ним на вечеринку тридцать первого декабря.
То есть сегодня. Огурцов посмотрел по-орлиному. Нет. Передумала Маша. Не пойдет она никуда с этим Огурцовым. К тому же он все время сидит рядом с ужасной десятиклассницей Прыгуновой. Что-то рассказывает, руками машет. Маша отвернулась и принялась отпаивать Гошу с удвоенной силой.
Потом мимо прошла рыжая Люся. И настроение Маши несколько испортилось. Шура. Шура Самолетов. Сейчас они снова будут играть в свой «морской бой». Начнут писать друг другу какие-то записочки. Наверняка любовные. Ну и пусть! Этот Шура еще пожалеет! И Маша принялась отпаивать Гошу с утроенной силой!
— Помедленнее! — попросил Гоша. — Я не успеваю, Маша.
— Когда уже ты выздоровеешь? — сердито зашептала красавица, продолжая улыбаться. Пусть все видят, что у них с Гошей все хорошо.
— Я не просил тебя лечить меня насильно.
— Ах, прекрати. — Маша осторожно посмотрела на Шуру и Огурцова. Оба были заняты и не замечали ее.
— Знаешь, я бы на твоем месте не стал отвергать Огурцова. Он — сильный, смелый и, кажется, не очень глупый. Помнишь, как он вчера снимал с вертолета груз, — проговорил Гоша с едва заметной улыбкой.
— А если мне больше нравится Шура? — нечаянно проговорилась Маша, но оправдываться не стала.
— Знаешь, мне кажется, что Шуре больше нравится Люся.
— Рыжая? — удивилась Маша.
— Дело не во внешности. К тому же она довольно симпатичная. Шуре нравится Люся. А вот Огурцову больше всех нравишься ты.
— Интересно, — фыркала Маша. — Рыжая? И симпатичная? Неужели она симпатичнее, чем я?
— Нет, конечно. Но с Огурцовым ты будешь выглядеть гораздо лучше. Он — высокий и сильный. Ты — красивая и...
Гоша замолчал и отвернулся. И вдруг Маше стало стыдно оттого, что она так мучает Гошу. Хорошего такого, бедного Гошу. Который тоже вчера ползал по крыше.
— А как же ты? — спросила Маша.
— Нормально, — Гоша смотрел в окно и грустил. — Я привык. Я буду любить тебя на расстоянии.
— Я тоже буду любить тебя на расстоянии, — вздохнула Маша и пошла за свежим кипятком мимо кресла Огурцова.
Огурцов и Лена Прыгунова оживленно обсуждали систему релаксации после тренировки.
— Я на растяжение работаю, — сказала Лена, — потом иду в парк и стою под деревьями. Очень полезно.
— Одна стоишь? — деловито поинтересовался Огурцов и застрочил что-то в блокноте.
— В смысле? — насторожилась Лена.
— Ну, я записываю! Чтобы в точности повторить потом. Так стоять надо одному или с тренером? Или еще с кем-то?
— Раньше я стояла с парнем. А сейчас одна.
— А что случилось с парнем? — не отрываясь от блокнота, поинтересовался Огурцов.
— Я его бросила. Он меня предал.
— Как это — предал? — Огурцов наморщил культуристский лоб.
— А так. Один раз иду по парку на тренировку, а он с другой девушкой под деревом стоит. И обнимается.
— А ты что? — заволновался Огурцов.
— А я подхожу и по челюсти ему — бац!
— Клево! А он что?
— А он упал. И уполз. Вместе с девушкой.
Огурцов возмущенно замолчал, задвигал кулаками и челюстью.
— Ты это, ты мне его покажи. Я с ним по понятиям поговорю. Он у меня поползает.
— Спасибо, — улыбнулась Лена, — я уж как-нибудь сама.
— А это тот! — осенило Огурцова: — Который по телеку был. Вот гад.
— Красивый, правда?
— Да так, — хмыкнул Огуцов, — не особо.
— А знаешь, — неожиданно продолжил он,— давай с тобой вместе после тренировки под деревом стоять будем!
Лена серьезно посмотрела на Огурцова:
— Но я не буду тебя любить. Я все еще люблю того парня.
— Да я понял, — засмущался Огурцов. — Я тоже люблю одну... Но я хотел бы с тобой это... Дружить! Тренироваться вот.
— О'кей! — Лена протянула мускулистую руку. А любишь ты, наверное, Машу?
Маша к этому времени уже прошла мимо и теперь стояла рядом с кофеваркой — наливала кипяток. Делала вид, что ничем, кроме кипятка, не интересуется.
— Ее, — признался Огурцов.
— Ну, так и иди к ней!
Огурцов подумал, посомневался.
— Нет, не могу. Она меня уже отфутболила пару раз. Я лучше подожду.
Лена укоризненно покачала головой.
— Папка меня отругает, — улыбнулась рыжая Люся, наблюдая за Бешеным. Тот кричал что-то в телефонную трубку.
— За то, что много наговорили? — предположил Шура.
Люся кивнула и написала что-то на бумажке:
— Но ты не подумай, он не жадный. Просто он привык считать деньги. Хотя меня не заставляет. Я вообще считать не умею! У меня с первого класса по математике тройка. Но папка не ругается. Он говорит: «Главное, чтобы ты знала, что тебе надо в жизни, а считать научишься». Папка у
