рассекая воздух и проверяя, хорошо ли закреплен нарукавник. Покончив с проверкой, Эндерн еще раз дернул кистью, и клинок быстро втянулся в ножны под ритмичное щелканье пружин.
— Охеренно! — восторженно воскликнул он.
— Ты когда-нибудь видел его таким счастливым? — шепнула на ухо Гаспару Даниэль.
— Нет, — отозвался менталист.
— А не знаешь, когда у него день рождения?
— Без понятия. А что?
— Кажется, я знаю, что ему подарить, чтобы завоевать его сердце и… все прилагающееся, — заблестела глазками чародейка.
— Беру, — объявил Эндерн, снова выбросив клинок.
Механик, довольный, что его творение оценили по достоинству, вдруг перестал улыбаться и смутился.
— Боюсь, мне придется отказать, — робко проговорил он.
— Чего это? — разозлился Эндерн. — Паук велел всячески помогать, вот она, помощь. Че не так-то?
— Да все так. Мне не жалко, но это только прототип…
— Прото-че? — скривился полиморф. — Слышь, вы заебали со своими типами! Че, думаете, я один тупой, вы, сука, самые умные?
— Это опытный образец, Эндерн, — снисходительно пояснил Гаспар. — Самый первый, ненадежный и недоработанный. При обращении с ним могут возникнуть непредвиденные трудности.
— И я еще не провел все должные тесты…
— Считай, — Эндерн выбросил клинок, — я тебе бесплатно подрядился испытателем.
В мастерскую вошел Геллер, неся под мышкой и в руках целую кипу газет.
— Если Геллер разрешит… — с надеждой глянул на него Механик.
— Что разрешит? — замешкался крайласовец.
— А меня ты спросить не хочешь? — раздался искусственно-механический голос за спинами собравшихся.
— О psiakrew, — охнул Геллер, роняя газеты.
Собравшиеся обернулись и встретились с аквамариновыми бельмами проекции Паука.
— Здравствуйте, детишки, как ваши дела? — радостно протянул он. — Как добрались? Геллер, Механик, выйдите, — приказал он, не дав никому раскрыть рта.
Геллер прекратил собирать газеты и бросил оставшиеся на пол. Механик ссутулил плечи и угрюмо заковылял к двери. На выходе обернулся, однако Геллер схватил его за шкирку и вытолкал в коридор.
— Przepraszam, — раскланялся он и выскользнул следом.
— Вы опять пропустили все веселье, дети мои, — сказал Паук, как только дверь захлопнулась. — Но я нисколько не удивлен. Слушайте внимательно — дважды повторять не стану…
* * *
Даниэль не спалось. Не потому, что ей досталась единственная кровать, удобство которой оставляло желать лучшего, а что-то жесткое настырно упиралось то в бок, то в ягодицу. Просто даже магические экраны, глушащие шум улицы, не могли заглушить все.
В полночь там действительно разверзлась Бездна. Слышались вопли, крики, визг. Кто-то носился целой толпой по дорогам. Колотился в дома. Где-то хором пели. Кто-то пьяно орал и кого-то звал. Кто-то неистово мучил гармонь.
Потом звездное ночное небо осветило зарево. Комната наполнилась слабым запахом гари.
Вдруг в заколоченное окно на первом этаже прилетел тяжелый булыжник. Потом кто-то принялся барабанить в дверь и звать хозяев. И гостей. В частности, саму Даниэль поиграть с ее щелкой.
Камень прилетел и в окно, где расположились все они вчетвером, однако прототип охранного поля Ша тридцать шесть триста девятнадцать ноль шестнадцать дробь четыре исправно отразил снаряд.
У Даниэль все внутри сжималось. Она едва не порвала еще одну цепочку от волнения. Чародейка ворочалась под звуки безумной вакханалии Веселой Бездны и биение собственного сердца.
Наконец, Даниэль не выдержала, встала и прошлепала босыми ногами к широкому лежаку, который делили Гаспар и Эндерн. Андерс спал в углу. Ему было все равно — менталист почти не давал ему бодрствовать.
Ярвис безмятежно храпел. Гаспар тревожно спал. Перед сном он принял стопку лауданума, чтобы снять боль, хотя это давно был всего лишь повод. Даниэль это злило, но сейчас она завидовала ему черной завистью.
Она немного постояла, кусая губы. Потом подошла к лежаку, подтянула ночную рубашку выше колен, встала на четвереньки и тихо заползла под одеяло между своими мужчинами.
Ей стало намного спокойнее, и вскоре она заснула.
Утром первым проснулся Эндерн. Он не сразу вырвался из обрывков приятных снов и еще какое-то время не мог сообразить, но рукой чувствовал, что держится за что-то нежное и приятно упругое.
Открыв глаза, он увидел в упор заплетенные в косу пшеничные волосы, плечо и бок Графини, сопевшей в обнимку с сыроедом. Только сейчас до Эндерна дошло, что он крепко прижимается к чародейке и держится за ее левую грудь.
Осознав это, оборотень осторожно убрал руку, отодвинулся, целомудренно оправил на Графине задравшуюся выше талии ночную рубашку, тихо встал и вышел из комнаты.
Даниэль едва заметно улыбнулась краешком губ, вздохнула сквозь сон и прижалась к Гаспару покрепче, устроив голову на его плече.
Глава 9
Бруно вздохнул. Третью неделю он только и делал, что вздыхал. Но если раньше он вздыхал от тоски, отчаяния, страха перед неизвестностью, то теперь он вздыхал, чтобы заглушить злость.
А поводов для злости у него хватало с избытком, особенно в последние дни.
Сперва Бруно до ночи просидел, вздыхая, на пустой конюшне, не решаясь войти в дом Кассана, где горевали оставшиеся родственники и слуги сельджаарца. Очень не хотелось, чтобы кабирка сорвалась еще и на нем. Бруно подозревал, что не выдержит и сорвется в ответ: так и будут стоять и орать друг на друга на разных языках, не понимая ни слова.
Посреди ночи явился сигиец и потащил Маэстро куда-то, как обычно ничего не объяснив. Бруно едва не сорвался, но вздохнул и немного остыл.
К утру он оказался в Лявилле. Жили здесь, конечно, и менншины, а не только тьердемондцы бог весть с каких древних времен, когда Анрия еще была вольным имперским городом и оплотом пиратства на Гарнунском море. Но район вырос именно из квартала купцов Льис, Мюрсолида, Шато-Коллин и Вьюпора. А в последние годы тут оседала большая часть беженцев и эмигрантов, спасающихся от революционных войн в Тьердемонде. Поэтому речь с мягким лондюнорским выговором звучала здесь гораздо чаще грубого риназхаймского диалекта, а свежая хрустящая выпечка перебивала запах жареных на огне свиных ребрышек с чесноком.
В сыроедском районе Бруно лично бывать не доводилось, но он примерно представлял, где тут и что. Так что найти недорогую гостиницу «Спящая сельдь» особого труда не составило. Популярностью она не пользовалась, чаще народ там только обедал и ужинал под звуки скрипки, наигрывающей «Couronne gardée par Dieu, gloire à toi», но пара комнат нашлась. Их и сняли на неделю вперед.
Где-то к обеду вновь вернулся исчезнувший с утра сигиец и привел перебинтованного Кассана. Выглядел сельджаарец скверно и еле волочил ноги. Его сразу уложили в одной из комнат и оставили в покое. Хозяин по имени Арно дю Бономэ пытался возмущаться. Официально из-за в перспективе залитых кровью простыней. На деле — испугался, что в его уютный кабачок заглянут городовые или еще кто похуже. Бруно прекрасно понимал его, поддерживал и на пару с ним тяжко вздыхал. Сигиец попытался заткнуть Арно остатком денег. Это не очень помогло. Тогда сигиец посмотрел на мэтра Бономэ своим безразличным взглядом. Второе, как на собственном опыте не раз убедился Бруно, никогда еще не подводило. Хозяин даже выделил бегающую по гостинице на подхвате девчонку-подростка, кьяннку по имени Роза, согласившуюся поухаживать за раненым. Правда, при этом кьяннка почему-то украдкой потирала юбку на попе и недобро косилась на дядю Арно.
К ночи сигиец опять исчез, а вернулся только ранним утром с папками бумаг под мышкой. Бруно вздохнул, не желая даже думать, где и как они были добыты.
Полдня сигиец сидел в комнате с Кассаном и не выходил оттуда. Бруно сидел у себя и вздыхал. Он бы с удовольствием прогулялся по Лявиллю, но с недавних пор обострилась аллергия на прогулки. Да и туфли снова натирали ноги.
Правда, выйти все равно пришлось, несмотря на все красноречивые вздыхания. Сигиец просто выволок Бруно из комнаты и вывел на улицу, привел в какой-то глухой и заброшенный переулок и откопал в куче мусора рюкзак.
Из рюкзака торчали пара замотанных холщовыми тряпками армейских ружей, дорогая трость, которую Бруно где-то уже видел и не хотел вспоминать, где, а внутри лежала всякая мелочь: карманные часы, серебряная табакерка, кольца, перстни, золотые цепочки и, кажется, пара золотых коронок.
Сигиец велел
