Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
доводилось видеть в Англии.
– Мы работоспособные мужчины, – сказал Нед Дэниелу Гукину однажды. – Привлеките нас к честному труду. Будем отрабатывать свой хлеб.
С тех пор каждый будний день с рассветом Нед и Уилл выходили из дому, чтобы работать на ферме. Они убирали пшеницу и маис, а когда закончили, принялись копать канавы, чинить изгороди, пасти овец и коров, стоговать сено, валить деревья, колоть дрова на зиму. Руки их загрубели от серпа и топора, мотыги и лопаты. Мускулы окрепли. Если они хотят выжить, размышлял Нед, им нужно быть в форме. Это полезная тренировка.
Работа от рассвета до заката приносила и другую пользу – она притупляла тоску по дому. Вечером, когда они, усталые, валились в кровать, то засыпали так крепко, что не видели даже тревожных снов об Англии. Весточки из дома не было. По воскресеньям беглецы ходили в дом собраний. Трижды они обедали с ректором Чоунси в Гарвардском колледже. Они посещали соседей, таких как старина Бил, который так страдал от камней в почках, что, по его признанию, каждая попытка помочиться оказывалась для него проверкой веры в Господа. Или старина Фрост, который принимал их в своем бедном домишке с такой добротой и любовью, что Уилл сказал по пути домой: «Я предпочел бы разделить кров с этим святым в его убогой лачуге, чем с любым властителем этого мира».
Они ограничились Кембриджем и держались подальше от Бостона. В любом случае туда их больше никто не приглашал. Когда в дом Гукина приходил кто-нибудь чужой, офицеры тихонько поднимались к себе на чердак.
Постепенно стало казаться, что внешний мир забыл про них. Нед начал уже подумывать, не проживут ли они до конца своих дней в качестве простых новоанглийских фермеров. Не стоит ли послать за семьями? Фрэнсис и внуки приспособятся к этой жизни, хотя представить Кэтрин в Америке ему было сложно.
Иногда он наблюдал за мостом в подзорную трубу.
Дни становились короче. Наступали холода.
Глава 9
Долгожданный для Нэйлера день возмездия приближался. Подчас, выйдя с собрания королевских юристов, готовивших обвинение в Сарджентс-Инн, и шагая обратно на Стрэнд, он ловил себя на мысли, что чувствует его приближение почти осязаемо: этот день, как нарыв, зрел в осеннем воздухе – в густом сером покрывале, окутавшем город. Срок был назначен на вторую неделю октября. Кровавое пиршество.
Перед самым заходом солнца во вторник, 9 октября, он переправился на лодке в Тауэр и провел вечер в обществе лейтенанта сэра Джона Робинсона и генерального прокурора сэра Джефри Палмера, обходя камеру за камерой и сообщая каждому из сидящих в одиночках двадцати девяти заключенных, что суд над ними начнется завтра. Все без исключения спрашивали, какое будет выдвинуто против них обвинение, чтобы они хотя бы за одну ночь успели подготовиться к защите. Всем им отвечали, что подробности они узнают утром в суде. Стряпчий Джон Кук, выступавший на процессе над Карлом I в качестве обвинителя, негодовал особенно сильно.
– Утаивать, что нам вменяют, – это нарушение всех норм правосудия!
– Да неужели? – любезным тоном заявил Нэйлер. – Ведь именно так вы поступили с королем. Он узнал о предъявляемых ему обвинениях, только когда предстал перед вашим незаконным судом. – Он грохнул кулаком по двери. – Охрана!
Три чиновника вышли из камеры. Стражник закрыл дверь и запер ее. Кук принялся стучать, требуя, чтобы они вернулись. Его жалобы преследовали их всю дорогу по узкому коридору.
– Хорошо сказано, мистер Нэйлер. – Палмер похлопал его по плечу. – Хорошо сказано.
В высшей степени полезная тень…
Он отклонил предложение поужинать и отправился прямиком в постель в резиденции Робинсона и долго за полночь лежал без сна, слушая, как двое его товарищей поднимают за здоровье короля стакан за стаканом дорогого французского коньяка из запасов лейтенанта, провозглашая тосты заплетающимися языками.
Наутро его разбудил в пять часов раскат грома. К шести он стоял во дворе, укрывшись в дверном проеме, и наблюдал, как заключенных выводят в кромешную темень. Небо нависало пеленой грозовых туч, которые озарялись вспышками молний, подсвечивающими струи дождя. Капли шипели на горящих факелах. Цареубийцы в ножных кандалах и наручниках, шаркая, брели по лужам. Трудно было поверить, что эти сломленные старики – те самые революционеры, на целых одиннадцать лет превратившие Англию в республику. Их грузили в стоявшие вереницей кареты с завешенными окнами. Минуту спустя появились не протрезвевшие толком Палмер и Робинсон; Нэйлер сел вместе с ними в отдельный экипаж, и кортеж тронулся в путь под сильным эскортом из кавалерии и пехоты.
Позже он вспоминал следующие девять дней как одно размытое бессонное пятно, из которого отложились в уме только некоторые моменты.
Огромная толпа, почти неразличимая, колышется и переговаривается в дождливом сумраке, как большой зверь, ожидая начала суда.
Средневековое судилище организовано как театр: судьи и чиновники восседают под портиком, а зрители стоят под открытым небом.
Насмешки и издевки, которыми встречают цареубийц, пока их партиями по три или четыре человека переводят из камер Ньюгейта в колодец Олд-Бейли.
Обширное собрание знати, рассевшейся на скамьях, чтобы наблюдать за зрелищем: лорд-канцлер, лорд-казначей, казначей королевского двора, лорд-мэр, спикер Палаты общин, два государственных секретаря. А еще люди, служившие Кромвелю: Эннесли, Эшли-Купер, генерал Монк, возведенный теперь в герцоги Албемарлские. Все это были круглоголовые, которые, если бы не милость Божья и не проворство ног, могли бы сами оказаться сейчас под судом.
Судебный секретарь, промокший насквозь, стоит перед скамьей и зачитывает каждому из заключенных обвинительный акт: «Что он, вкупе с прочими, презрев страх Божий и подстрекаемый дьяволом, злокозненно, изменнически и преступно, вопреки присяге верноподданного и велению долга, заседал и осудил покойного суверена нашего, блаженной памяти Карла Первого, а также января в тридцатый день подписал и скрепил печатью приговор о казни Его священного и тишайшего Величества…»
Жалкие попытки обвиняемых избежать вынесения решения через приговор жюри «виновен» или «невиновен», вместо этого подвергнув сомнению законность процедуры; то, как верховный судья и секретарь снова и снова задавали вопрос, перекрикивая протесты заключенных, пока те не вынуждены были отвечать.
Тишина, воцарившаяся, когда смертный приговор королю был представлен суду и зачитан вслух, а затем показан каждому из обвиняемых. То, как они были вынуждены подтвердить – кто покорно, кто с вызовом – подлинность своей подписи и печати. Те остатки воли к сопротивлению, что еще уцелели в них, словно испарились в тот миг. Опустившиеся плечи, поникшие головы. Эти люди уже были покойниками.
Лорд верховный судья возлагает на голову маленький квадрат из черной материи и
Ознакомительная версия. Доступно 23 страниц из 112
