еще! – продолжил Хохенштауф, когда они выпили, – ответы на все вопросы, Герберт, придется искать самому, тут даже самый близкий друг не помощник. И не пытайся искать ответы в трудах великих философов, они скажут тебе то же самое.
Гюнтер принес тарелки с закуской и поставил на стол. Одну из них он подал Краусу, и, придерживая ее у груди лейтенанта, сказал:
– Мясо, герр лейтенант! Сегодня у нас мясо!
Мясо… Тошноворотный запах разлагающегося человеческого мяса заполнил грудь, и желудок, и голову, и он, сжав зубы, закрыл глаза, и увидел перед собой исходящие паром внутренности ефрейтора Амлюнга, вывернутые на землю взрывом русской гранаты.
– Герр лейтенант! – позвал денщик, и Краус открыл глаза. В тарелке перед его глазами лежало… сердце, он узнал его, это было сердце гауптмана Вайнера и оно вдруг ожило и трепыхнулось, дохнув на него все тем же запахом гниющего мяса. Лейтенант упал с кровати, и его стошнило чем-то черно-зеленым, спазмы выворачивали внутренности, и, казалось, саму его душу, но там было пусто. Ему помогли сесть, и он увидел совсем близко сочувствующие глаза Хохенштауфа и ощутил вкус коньяка во рту. Приступ совсем обессилил Крауса, и, сидя рядом со своей блевотиной, он мучительно думал – хорошо это или плохо, что у него нет сил дотянуться до висевшей на спинке кровати кобуры, достать пистолет и выстрелить в эти птичьи глаза.
Глава 20
Арбенов, как и планировал, сползал вправо от балки Забазной, но минометной батареи там уже не было. Зато он увидел, как выгружалась из крытого брезентом грузовика команда штурмовиков, и в свете фар разглядел необычную форму на солдатах. Они были в пятнистых, песочного цвета комбинезонах и обуты в высокие шнурованные ботинки на толстой подошве. Ну и дела, подумал Арбенов, они уже перебрасывают войска из Северной Африки. Явно, готовят удар, а эти солдаты – какое-то спецподразделение. За головной машиной стояла группа немецких офицеров, но лиц не было видно, только ноги в шнурованных ботинках, и один офицер был в начищенных до блеска сапогах, видимо он встречал прибывшее подкрепление.
Когда началась стрельба в той стороне, куда ушли Караев с Саватеевым, Арбенов пополз обратно и, когда спустился в балку, Санька был уже там. Стреляли близко, и нужно было уходить, и старшина повел группу вниз по балке и слышал, как Санька, ударив пленного, сказал:
– Чертов румынец! – и Парфеныч одернул парня:
– Не злодействуй, зубы вышибешь, толку от него будет мало.
Чердынский, ожидавший группу в балке в месте перехода, правильно рассчитал время и к их приходу снял постового в траншее, пересекавшую балку, и до наших позиций было рукой подать, когда грянул взрыв. Взрыв был такой мощный, что земля качнулась несколько раз, и Санька снова замахнулся на пленного, но не ударил.
Показания пленного румынского лейтенанта ничего нового не дали и обстановка по-прежнему была неопределенной. Казалось бы, немцы должны были, прежде чем Волга покроется льдом, перейти в решительное наступление, но командование бригады считало, что они к этому не готовы. Исчезновение из поля зрения частей 16-й танковой дивизии вызвало недоумение у командования Северной группы, так как противоречило логике событий, и было решено ждать и действовать сообразно обстановке. А появление румынских частей говорило о том, что резервы у гитлеровцев на исходе и они затыкают дыры в обороне чем придется. Противник ослабил натиск и проводил в день две, три вялые атаки, слабо поддержанные танками, и командование 62-ой армии требовало решительных действий. Но сил для контрнаступления у полковника Горохова не было, в его распоряжении оставалось менее восьмисот бойцов, измотанных непрерывными боями.
Во второй половине ноября на Волге начался ледоход, и река вот-вот должна была встать, и сообщение с левым берегом было окончательно прервано. Ночью с 16-го на 17-ое ноября самолеты У-2 сбросили тюки с продовольствием и теплой одеждой, но бронекатера с боезапасом не смогли пробиться.
Совещание в штабе 124-ой стрелковой бригады закончилось поздно вечером, и офицеры уже собрались расходиться, когда полковник Горохов сказал задумчиво:
– А если старшина Арбенов прав и румынские части противник подтянул для усиления, для участия в наступлении?
– Да вы что? – возразил начштаба подполковник Черноус, – румын они не используют в серьезных операциях! Нет резервов, ими затыкают дыры! А он что, был у вас, этот Арбенов?
– Да кто он такой, этот ваш Арбенов? Старшина, он и есть старшина, – поддержал его комиссар, – и вообще, с ним надо бы разобраться! Пусть особый отдел займется им вплотную! Прогулялся со своей бандой вдоль линии фронта, схватил, что под руку попалось, или что подсунули, вот и вся операция!
– Да, Андрей Анатольевич, – спросил подполковник Черноус, – а почему у тебя старшина на офицерском довольствии? С какой такой стати?
– Так ведь он офицер, – ответил Студеникин и добавил тихо, – был.
Все замолчали и капитан сказал:
– Он был в звании лейтенанта. В сорок первом, как раз двадцать второго июня, отступали мы… ну, вы всё знаете. У Кобрина дело было, под Брестом, стрелковый батальон побежал… ну, и Арбенов расстрелял перед строем комбата, майора. Тот больше всех орал, в общем, паникер оказался. Потом, когда из окружения вышли, не разобрались, разжаловали.
– За такое награждать надо… – сказал Горохов, – Ладно, разберемся! Ты, капитан, группу свою пока нигде не задействуй.
– А как же корректировка, товарищ полковник? Больше ведь некому, в случае чего! – осторожно спросил капитан.
– Какая к черту корректировка! – опять вмешался в разговор Липкинд, – без нее обойдемся! Наладится сообщение с левым берегом, отправим их в особый отдел фронта, пусть там с ними разберутся.
– Корректировку оставь за Арбеновым! – сказал Горохов. – Мы не можем артиллерию без глаз оставить, а без арт-поддержки, сами знаете…
– Ты командуешь бригадой, и твое слово закон, – сказал Липкинд полковнику, – но я бы на твоем месте был поосторожнее с этим… старшиной. Если что, с тебя первого спросят!
Глава 21
Было непростительной ошибкой с его стороны, что он взял Ольгу с собой, но ей очень хотелось побывать в Рынкè, и она пошла с ним. Это чистая случайность, везение, что она не пострадала, думал Камал, когда в перевязочной, после того, как обработали рану на руке, она промывала ему глаза содовым раствором. Она прикасалась к его лицу осторожно, и руки ее были теплые, и когда жжение в глазах стало утихать, он открыл их на мгновение и увидел совсем близко ее внимательные глаза. Она сказала, что нужно иногда моргать, чтобы раствор попадал под веки и промывал слизистую оболочку, и он послушно поморгал глазами.
– Чем
