class="p1">Я весь превратился в вещие зенки.
Подобное случается только в блаженном кошмаре.
А у меня это было въяве.
В сорокаградусную жару, в пустыне Мохаве.
23
Честно скажу, читатель: я хочу навеки замолкнуть и просто смотреть на что-то, куда-то, когда-то, зачем-то и где-то.
Не копошиться, не прыгать, не суетиться.
Иногда только сесть на кактус и слегка поелозить.
А в пищу употреблять исключительно воздух.
Вот это было бы круто!
24
И тут я услышал:
– Ну как тебе здесь, русский? В Сокровенных Соединённых Штатах?
Это был, конечно, Берроуз.
– Странно, – сказал я. – Забавно. Хорошо. Непонятно. Волшебно. Только очень уж жарко.
– Жарко? Может, это потому, что ты дитя доминантной культуры?
Я ответил, что я не законнорожденное дитя, а ублюдок.
– Если ты останешься здесь, то убедишься, что это лучшее место на свете, – уверил меня Берроуз.
– А разве я могу здесь остаться?
– Можешь. Если ты и правда ублюдок.
Тут Грауэрхольц вмешался в нашу беседу:
– Меня привлекают убежища сумасшедших и криминалов, но только на короткое время.
А Берроуз:
– Джеймс, не пойти ли тебе на хуй?
И мне:
– Ты, наверное, знаешь, что последними словами Достоевского были: «Да идите вы все на хуй!»?
Я этого не знал, но сделал вид, что знаю.
25
– А теперь мне пора в дорогу, – неожиданно сказал Берроуз. – У меня завтра лекция в Лас-Вегасе, и мне не хотелось бы на неё припоздниться. Они должны заплатить мне сорок тысяч баксов.
Он склонился ко мне:
– Так ты остаёшься, русский?
26
Я страшно смутился.
27
Я не знал, что ему ответить.
Хуже того: я не знал, что мне думать.
Остаться?
ОСТАТЬСЯ С НИМИ?!
С делинквентами и монахами-молчунами?
И ТОЖЕ ЗАМОЛКНУТЬ НАВЕКИ?
И ЗАРАСТИ ВОЛОСАМИ?
И ЖИТЬ В КОВБОЙСКОЙ ДЕРЕВНЕ?
И ЖАРИТЬСЯ В ПУСТЫНЕ МОХАВЕ?
28
У меня ноги подкосились от этой перспективы.
Все волоски на теле встали дыбом.
29
Нет ни малейшего сомнения: я опять струсил!
Попросту ужаснулся!
Испугался вечного безмолвия пустыни?
Или убоялся того, что мог услыхать в великой безгласности Вселенной?
30
Словом, я не остался.
Не примкнул к монахам и делинквентам.
Идиот: я уехал с Берроузом в Лас-Вегас!
31
И снова мы мчались по бетонной дороге в безбрежной американской пустыне.
32
Как сказал Роберт Фрост: «Сколько миль мне придётся ещё пройти, чтобы лечь и заснуть на отшибе пути?»
Часть девятая. Речь Берроуза в Лас-Вегасе, штат Невада
1
Это был уже второй мой визит в Лас-Вегас.
Совсем недавно я был там с IRWINами, Фишкиным и Лейдерманом.
Меня поразили тогда все эти игорные дома, толпы кретинов, дребезжащие слоты.
Я видел одну старуху: автомат выбросил ей в промежность монетную лавину.
Старуха вопила, вопила, вопила…
А потом её крики перешли в тихие, заунывные стоны.
Я стоял и не верил своим глазам, а толпа аплодировала старухе.
Они кондиционировали казино, чтобы не воняло оргазмом и палёным мясом.
А на улице стояла такая жара, словно все черти из ада переселились в Лас-Вегас.
В тот первый визит я всю ночь проворочался в трейлере из-за страшной духотищи.
2
Но с Берроузом было иначе.
С Берроузом мы немедленно вселились в трёхкомнатный номер отеля MGM Grand Las Vegas.
Там готовились к приёму именитого гостя.
Нас ждало шампанское в ледяном ведёрке.
И креветки, и маисовые чипсы.
На громадной кровати лежал новый костюм для автора «Трилогии Нова».
И заправская шляпа.
И массивная эбеновая палка – трость патриарха.
Мы были утомлены дорогой и весь день проспали.
Берроуз и Грауэрхольц – на громадной кровати, а я в соседней комнате на диване.
3
Проснувшись, Берроуз сказал:
– Life is not a masterpiece. Тебе это ещё предстоит понять, русский.
Он выглядел неважно: изжёванный, жёлтый.
Грауэрхольц приготовил ему чай и нарезал хлеба.
4
Вечером Берроуз произносил речь в Большой Аудитории отеля MGM Grand Las Vegas.
В громадном, мерцающем люстрами зале собирались люди.
На большом экране горела надпись:
THE REAL WILLIAM S. BURROUGHS
Именно так – и больше ни слова.
Я сел в первом ряду, рядом с Грауэрхольцем.
Позади меня публика размещалась в плюшевых креслах.
Голов набралось несколько тысяч.
Тут были ковбои и домохозяйки, академики и миллионеры, фермеры и нью-йоркские снобы, японские туристы и рок-музыканты, чернокожие и индейцы, королевы красоты и злоупотреблявшие косметикой старухи, хасиды и баптисты, студенты и стриптизёрши, журналисты и парочка знаменитых боксёров, группа Pixies в полном составе и культуристы, селебрити и маргиналы, анархисты из Орегона и собаководы с Аляски, рэпер Эминем и пара безногих вьетнамских ветеранов, продавцы хот-догов и главы корпораций, феминистки и астронавты, астрофизики и сотрудники Пентагона, художники Эд Рушей, Ричард Принс и Джордж Кондо, профессора из Гарварда и голливудские кинозвёзды: Ким Бейсингер, Майкл Китон, Ричард Гир, Ума Турман, Дэнни Де Вито и Кевин Спейси.
Рядом со мной приземлился Брюс Уиллис.
– Hi! – сказал он. – How do you do, buddy?
Я ответил:
– Живу, чтобы исчезнуть.
Он заморгал и отвернулся.
Все ждали выхода Берроуза – моего дорогого американского друга.
Я, конечно, немного гордился.
Всё-таки мы приехали сюда в одном пикапе, а потом справляли нужду в одном клозете.
5
И вот он появился на сцене.
Уильям Сьюард Берроуз собственной персоной.
Старикан держался очень прямо.
И выглядел браво.
Он принадлежал к той счастливой породе людей, которые не дурнеют, не расплываются с годами, а затвердевают, как кость, и источают лучистость харизмы.
Он был одет в светло-серый костюм, подаренный ему отелем, а на голове его красовалась серая фетровая шляпа с загнутыми вверх полями.
Этот головной убор смахивал на ковбойский, но был ещё лучше.
В руке он держал драгоценную трость, сделанную искусным резчиком то ли в Мавритании, то ли в Марокко.
Американский гений!
6
Он снял шляпу и обнажил благородный череп.
С некоторым недоумением оглядел он публику и скривил губы.
На его лице промелькнуло нечто вроде презрения или досады.
Казалось, он шепчет: «Fuck you… Fuck off…»
Но, возможно, мне это только показалось.
К нему подскочил распорядитель и что-то шепнул на ухо.
Берроуз отпрянул
