«Мое сердце бьется для тебя».
– Это… – Ирениец сделал несколько глубоких вдохов, пытаясь вновь обрести самообладание. – Надпись была сделана по живому.
Я провела затянутыми в перчатку пальцами по тонким буквам, и мокрый алый след, протянувшийся от порезов, словно перечеркнул страшную надпись. Незнакомка – леди Марисса – говорила своему спутнику именно эти слова: «Ты же знаешь: мое сердце бьется лишь для тебя». Мое сердце…
Мысль, чудовищная и безумная, внезапно вспыхнула в голове. Я обернулась к лекарю.
– Мастер, вы говорили, она умерла не более полутора часов назад и была еще жива, когда упала в холодную воду? – спросила я, стараясь сдержать охватившее меня волнение.
– Это так, – подтвердил ирениец. – Но какое…
Он вдруг осекся. Посмотрел на меня, на сцепленные в замок руки в толстых перчатках. Если бы жертва осталась жива, мне хватило бы нескольких секунд, чтобы считать ее последние воспоминания. Но благодаря холодной воде в канале, даже сейчас, через полтора часа после смерти, ее мозг сохранился практически нетронутым. По счастью, даже удар торонном, пробивший щеку, скорее всего, прошел наискось.
Странная надпись на груди убитой больше походила на призыв к действию, нежели на предсмертное послание, и это подстегнуло мой интерес. Если убийца сам оставлял подобную подсказку, нужно было сделать все возможное, чтобы увидеть, что именно он желал показать… мне. Отчего-то я не сомневалась, что неведомый менталист прекрасно знал, с кем имеет дело. Мог предсказать, что рядом с телом леди Мариссы окажется другой человек с ментальными способностями. Человек, способный к тому же собрать достаточное количество сырой магической энергии, чтобы запустить остановившееся сердце.
Похоже, представление, разыгранное передо мной сегодня утром, оказалось намного серьезнее и сложнее, чем я могла предположить.
Ирениец нахмурился, его пальцы, обхватившие скальпель, побелели. Я чувствовала: он понял, что я хотела сделать. Это было жестоко, трудно и имело не так много шансов на успех, но другого выбора у нас попросту не было.
– Да, – наконец сказал он. – Да, это возможно.
Паук непонимающе перевел взгляд с иренийца на меня. Я мысленно вздохнула, собираясь с силами. Объяснения не обещали быть легкими.
– Господин главный дознаватель, мне нужно ваше разрешение заново запустить сердце убитой.
В желто-карих глазах явственно читалось недоверие.
– Думаешь, что сможешь вернуть ее к жизни? – Паук поморщился, указывая на рваную рану. – Вот так, с дырой в черепе?
– Нет, – я покачала головой, – она в любом случае не выживет. Мне нужно оживить тело буквально на пару секунд, чтобы успеть отследить ментальный след и увидеть ее глазами убийцу.
Я не отводила от Паука спокойного взгляда, ожидая решения. Главный дознаватель посмотрел на меня со странным интересом.
– Как ты собираешься это сделать?
– Лучше всего подойдет энергетический разряд прямо в сердце, – тут же откликнулся ирениец. Он был собран: губы решительно сжаты, скальпель лежал в руке, словно продолжение пальцев. Лекарь прекрасно понимал, что на счету каждая минута. Еще немного – и эффект от резкого охлаждения пропадет, после чего провести процедуру станет уже невозможно. – Я вскрою грудную клетку, а Янитта запустит сердечные мышцы. После этого я постараюсь поддерживать в теле жизнь достаточно долго, чтобы можно было считать последние воспоминания убитой леди.
– Хорошо.
Я потянулась к перчаткам, но замерла, не желая лишний раз провоцировать законников. Взгляды мужчин, окружавших нас, пристальные, напряженные, жгли спину. Некоторые смотрели со страхом, другие – с недоверием. На пустынной набережной, далеко от защитных кристаллов Бьянкини, они, казалось, чувствовали себя слишком уязвимыми и боялись даже такой малости, как обнаженные руки менталиста.
– Мне нужно снять перчатки, – тихо произнесла я. – Можете попросить своих людей отойти?
Паук отдал короткую команду, но сам остался рядом со мной и иренийцем. Отстранив мои руки, уже занесенные для энергетического удара, он жестом велел мне пересесть ближе к голове жертвы.
– Считывай. Я сам запущу сердце.
Лекарь вовсю колдовал над телом: вкачал в кровь одно за другим несколько зелий, протер руки женщины и ее грудь с вырезанной надписью пахучим снадобьем, ощупал выпуклые ребра. Надавив скальпелем на бледную кожу, он сделал глубокий надрез.
Паук коснулся моего плеча.
– Можешь сделать так, чтобы и я это увидел? – вполголоса спросил он. – Может быть, нужно, – он подался чуть ближе, – прикоснуться к тебе? К запястью, к предплечью… к виску?
Я покачала головой, не отрывая взгляда от иренийца:
– Это невозможно.
Паук разочарованно убрал руку.
– После я создам для вас энергетическую проекцию. Но сейчас – нет. Господин главный дознаватель, приготовьтесь.
Лекарь погрузил обе руки в надрез. Мгновение – и Паук сделал то же самое, следуя молчаливому кивку иренийца. Я ощутила, как собирается вокруг него темная энергия, концентрируется на кончиках пальцев для точного направленного удара.
– Сейчас, – коротко бросил лекарь.
Мертвое тело выгнулось дугой.
Губы иренийца безмолвно шевелились, отсчитывая секунды.
– Еще.
Новый разряд невидимой молнии. Воздух вокруг нас затрещал от высвобожденной сырой магии.
– Еще. Еще.
Тук. Тук. В сомкнутых ладонях главного дознавателя слабо затрепыхалось, разгоняя накачанную зельями кровь по венам, сердце леди Мариссы.
Закрыв глаза, я сжала ее виски.
* * *
Темная вода канала сомкнулась над ее головой. Последние пузырьки воздуха поднимались вверх, и где-то там, на далекой, едва различимой набережной, покачивался в такт водной ряби размытый силуэт мужчины в черном, смотревшего, казалось, прямо на нее.
Она шла ко дну, и ни один мускул на ее теле не дрогнул, скованный ментальным приказом. Теперь я явственно ощущала его холодную серебристую энергию, связавшую безвольную марионетку с незримым кукловодом. Я потянула на себя тонкую нить, надеясь распутать ее, добраться до конца, но та оборвалась, истаяв в пальцах.
Мир потемнел. Сердце леди Мариссы билось все реже, скованное холодом. Мгновение-другое, и смерть окончательно завладеет ею.
Раньше.
Собрав силы, я двинулась глубже, ныряя в черный омут меркнущего разума. Память леди Мариссы, доживавшей украденные у смерти секунды, разрушалась, и даже самые последние воспоминания мелькали передо мной смутными нечеткими образами с пятнами темноты. Я перебирала их словно нити магического плетения, отсеивая лишнее, ненужное сейчас – детские воспоминания, улыбка, чей-то ласковый взгляд, обжигающие поцелуи, жилистое тело, нависшее сверху, сладострастные стоны. Наконец мое внимание привлекло яркое изумрудное свечение, и я потянулась к нему почти интуитивно и ухватилась, разворачивая в полноценную картину.
