сказала:
— А я вот такой хочу.
— Да Боже ж мой, я вам дарю! — всплеснула руками я. Сколько они мне помогали, и не перечесть! Что мне, жалко что ли⁈
— Да ну, мне так неудобно.
— Неудобно, говорят, на потолке спать — одеяло падает.
— Ну, Оля! Пятьдесят тыщ хоть возьми?
— Да не пятьдесят, нормально заплати! — подала веское слово баба Валя, — Чё ещё ребёнка обижать?
Ребёнок — это как бы я.
Короче, всучили они мне-таки деньги. А дед Володя, глядя на меня сквозь толстенные плюсовые линзы очков, от чего глаза его казались огромными, чуть не во все эти очки, торжественно провозгласил:
— Ты, Оля, помни! Мы всегда тебя поддержим, не только отец — и я, и бабушка, и мачеха твоя.
На этом месте Ольга Владимировна сделала почти такие же огромные глаза:
— Я — мачеха⁈
Я удивилась не меньше, потому что мачехой никогдашеньки её не называла, по имени отчеству — да. Нормально, уважительно.
Все начали хохотать и обниматься, и всё-таки усадили меня пить чай. И я едва не просохатила время! Без пяти десять подорвалась, чуть не забыла свои сумки.
Побежала уже по лестнице, отец выглянул вслед:
— Ольгуня! А второй пакет?
— Ой, блин… Я потом заберу! Или можешь его в каком-нибудь павильоне поставить, вдруг продастся, — и я понеслась.
Хорошо, тут идти пять минут. Если бодро.
Вовка сидел в коробушке остановки. В гражданке! Ну, не в военной форме, то есть. Джинсы, тёмно-серая футболка, кроссовки. Завидный жених, бляха муха!
А в руках у него…
— Ой, я так и думала, что ты с гранатом заявишься! Какая прелесть! — я чмокнула его в щёку и вручила сумку, — Держи.
— Это что?
— Стратегическое планирование приятного отдыха. Перекус и сидушка. И гранат можно туда положить.
Мы пошли вдоль малолюдного пока пляжа. Трепались про всякое, что в голову придёт. Я время от времени кидала в воду камешки. Хотелось кидать, понимаете? А ещё хотелось скакать и хохотать, но я пока сдерживалась, на это силы воли хватало, ха. Ну ладно, почти хватало.
Вовка посмотрел на мои метательные упражнения и запустил несколько плосковатых камней блинчиками. Хвастался, конечно. Он вообще похвастаться любит, как, впрочем, большинство мужиков. В крови это у них. В чебурашках. В смысле — в генах.
Я из любопытства снова потрогала воду. Мамадалагая, как же эти люди здесь купаются??? Градусов пятнадцать, наверное. Атас двенадцать раз. А интересно, Расторгуев уже свой «атас» спел?
Берег изгибался плавной дугой, упираясь в сопку. Здесь собственно пляж и парк кончался и переходил скорее в «лес вдоль воды».
Лесок этот состоял преимущественно из берёз — светлый, зелень яркая, прямо глянцевая. А берег постепенно поднимался, образуя обрывчик метров пять высотой. Волна год за годом потихоньку подмывает берег, растущие на краю деревья наклоняются. Каким-то удаётся ухватиться корнями покрепче, и они растут дальше, глядясь в чистейшую Ангарскую воду. Какие-то не выдерживают такой борьбы и падают вниз. И их уносят волны. Такая вот несколько философичная размышлизма.
Мы прошлись вдоль обрыва почти до самой зимней канатной дороги. Вроде и недалеко, с километр, но… Целовались, конечно, когда народу рядом не было. Поэтому шли долго.
Потом повернули назад, забирая чуть повыше по сопке. Нашли симпатичное место, расселись на маленьком оранжевом покрывале, разложили свою полянку. Красота!
— Вкусно?
— Обалдеть!
— Бабушка у меня сейчас старенькая уже, а раньше часто такие стряпала. Прямо вкус детства. А ещё чак-чак.
— А чак-чак это что?
— Шарики такие из теста, маленькие как фасолинки, жареные, залитые медовой карамелью. Но это больше праздничное, татарское, вместо торта. А из простой еды в детстве самое моё любимое было — жареная картошка с колбасой. Эта картошка почему-то такой вкусной казалась, вкуснее всего. Поставят перед тобой, она такая горячая, и молока дадут стакан прохладного — м-м-м… А у тебя?
Вовка ненадолго задумался.
— Ты знаешь, это, наверное, даже не просто блюдо, а… несколько ощущений сразу. Я маленький, лет пять. У деда в деревне. Бабушка ставит на стол большую тарелку с картошкой — картошка круглая такая, жёлтая, целая горка, и пар от неё идёт горячий. Я смотрю — открывается дверь, отец заходит, а по полу морозные клубы разбегаются. И сало он кладёт на стол, солёное. А дед начинает резать — сало мороженое, режется с трудом и заворачивается такими стружками. И горчицу бабушка ставит в маленькой чашечке — собственного изготовления, на меду. Эта горчица такая острая, понюхаешь — слёзы ручьём потекут…
— Ой, как вкусно, аж слюнки побежали. Сала надо купить да посолить. С чесноком! Через месяц картошка свежая пойдёт. Молодая, с зеленью, с сальцем…
Он смотрел на меня с каким-то… удивлением что ли? А я уже мечтала, как мы наварим картохи, достанем из морозилки солёное с чесночком, мерзлое сало, и Вовка будет нарезать его тонкими закручивающимися стружками. И улыбалась.
— Какая же ты…
— Какая?
— Вкусная! — он сгрёб меня в охапку, и мы-таки завалились в траву, хохоча, а потом целуясь.
Не знаю, чем бы дело кончилось, но совсем недалеко, со стороны реки, хрипло заорал кассетник. Какую-то нереально тупую попсу. И звук приближался.
Я отряхнула с плеча прилипшие пушинки одуванчика и предложила:
— Пойдём ко мне? Что-то я уже нагулялась.
— Пойдём. Только я вон до тех кустов сгоняю, — Вовка сделал глаза, — Ты полежи минуточку.
— Ага, — ясно, морс дошёл.
Нет, надо в следующий раз на такой выход туристический каремат брать, а то трава спину колет.
В ярко-голубом небе плыли прозрачные белые облака.
Звук хрипящей маломощной колонки, которую вынуждали терзаться на пределе своих возможностей, приближался. С-сука, ну как вы можете такую дрянь слушать, уши же сворачиваются?..
— О-па! Ты глянь, какая герла!
Я приподнялась на локте и прищурилась — приближались они со стороны солнца. Два спортсмена. Это кагбэ ирония такая, потому что тогда народ всё ещё массово ходил в спортивных костюмах майд ин Чайна. Нет, другая одежда тоже уже появилась, но некоторая инерция, понимаете ли…
Спортсмены оказались неожиданно быстрые. И при этом неприятно… пьяные что ли? Или ещё какие обдолбанные? Но нарики, когда вмажутся, они по тем временам были наоборот, замедленные такие. Это даже и по анекдотам, массово родившимся в девяностые, видно. Типа про наркомана и черепах. А эти — резкие как понос. И почему-то они
