плакала от бессилия над всеми этими горами писем, документов, результатов обследований! Мне казалось, что я никогда не научусь и меня просто похоронят в этой бумажной могиле. По ночам сидела. Потому что дни были плотно заняты уходом за сыночком и работой в ателье. Бывало, уложу его спать и не знаю, куда раньше бросаться: шить, убирать, готовить или с документами сидеть? А спать так хотелось, что глаза слипались. Гляну в окно — там все окна темные. Только у меня свет везде горит. Как в сказке про Буратино: «Весь мир давно спал, а в стране дураков еще кипела работа». Спасибо, что Соломоновна помогала. Приедет вечером после работы, мне заказы привезти или забрать, чтобы я сама на дорогу время и силы не тратила. Посмотрит на меня и говорит:
— Шкильда, мои цурэс, то есть, неприятности, выглядят лучше, чем ты. Спать иди! Я сказала: бэз возражений! Потому что ты мне делаешь нервы одним своим бледным видом. У меня пропадает аппетит и я худею прямо на глазах, шоб мы этого никогда не знали, и шоб это было у наших врагов.
И сама заказы доделывала. А потом еще и готовила мне по ночам. И стирала, и убирала. И чего она только не делала.
Барин смотрел на меня, ожидая ответа. Понятно, что Платон меня пригласил на работу не за мои способности. Мы оба взрослые люди и понимаем, что он от меня хочет. Но зачем же так явно? Жлоб московский! Его эта снисходительность напомнила мне, что мое место в его постели. Да, я к этому готова. Но не нужно это подчеркивать. Я тихо выдохнула. Он меня сильно злит. Не понимаю, почему. Нет, так нельзя. Успокойся, Надя. Иначе все твои планы пойдут прахом.
— Если вы не полагаетесь на мои профессиональные навыки, то зачем пригласили на работу? — не выдержала я и огрызнулась.
Это прозвучало чуть резче, чем мне хотелось.
Платон изогнул бровь и скупо улыбнулся:
— Я просто спросил. Хотел помочь.
— Благодарю, пока справляюсь. Если не справлюсь, то спрошу. Я не застенчивая.
— Вай-вай-вай! Что за шум, а драки нет? Он вас притесняет, этот капиталист? — Мамикон вышел из кабинета Платона и присел на краешек моего стола. — Наденька, скажите честно, и я его побью, как пролетариат стекла Зимнего Дворца.
Я улыбнулась. Мамикон был высокий и худой. Одет в очень дорогой костюм, на лацкане которого скромно темнела маленькая, вышитая вручную надпись: «Бриони». Густая грива была зачесана назад. В черной смоли волос местами серебрилась благородная седина. На вид ему было около сорока лет. И несмотря на его насмешливость, от него исходила сила и уверенность в себе. Он разговаривал медленно, чуть растягивая слова. И мне показалось, что его кавказский акцент — это часть игры. Простой кавказец никогда не скажет про пролетариат и Зимний дворец. Он играл, прикидывался простачком, понимая какого поведения от него ждут. И ему явно нравилась эта игра.
Внешне он очень напоминал Тото Кутуньо: такая же элегантная и тщательно продуманная небрежность в одежде, роскошная грива и чуть хриплый голос. Полуулыбка и насмешливые глаза.
7 глава. Правило номер четыре: заведи связи
— Наденька, а не поехать ли нам немножечко перекусить? Вы же, наверняка, не завтракали, — предложил Мамикон.
— Рабочий день только начался, — я отправила документы на распечатку. — Поэтому извините, но не получится.
Принтер тихо зажужжал.
— Со мной начальник точно отпустит, — улыбнулся Мамикон. — Правда, Платон?
— Благодарю вас. Не голодна, — я взяла документы из принтера и скрепила степлером.
— Так я и не прошу есть. Только немножечко перекусить. Дядя Мамикон сейчас все оформит красиво. Никакой люляшечки в лавашечке, все интеллигентно. Булочки-шмулочки, кофе-шмофе, фрапучино-опачино или как вы там это называете? Мой бедный язык пересыхает посередине этих слов. Эээ! — он вскинул ладонь.
Рукав пиджака поднялся, и на его запястье блеснули массивные часы из белого золота, украшенные черными бриллиантами.
— Нет, спасибо, Мамикон. Мне нужно войти в курс дела, — я положила документы в прозрачную папку и встала, чтобы поставить папку на стеллаж.
— Войдем вместе во все курсы, когда выйдем отсюда. Дядя Мамикон еще и не туда входиль — хлеб-соль клянусь! — он улыбнулся и подал мне руку. — Красавице полагается перерыв. Правда, босс-джан? — обратился он к Платону.
Отказать было невозможно. Его рука зависла передо мной. Как он смешно себя называет: дядя Мамикон. Я не выдержала и рассмеялась.
— Вы смеётесь, Наденька, значит, дядя Мамикон вам нравится, — он подошел ближе и согнул руку в локте петлёй, приглашая меня взять его под руку.
Платон побледнел и сжал зубы. Он ревнует? Да, явно ревнует и даже не пытается это скрыть. Меня никто никогда не ревновал. У меня до Димы никого не было. А мужу просто не приходило в голову, что на меня может кто-то позариться. Чувство было странным. Но в чем-то даже приятным.
— Почему дядя Мамикон? — я не решилась взять его под руку. — Вы не выглядите, как дядя.
— Вай, какая умница! Знаешь, чем дядю Мамикона взять. Дядя, потому что всем помогаю, всех люблю. Как добрый дядюшка, который самых честных правил у Пушкина. Няню его я мельким почерком на полях писал.
— Главное, чтобы ты не занемог, как тот дядюшка у Пушкина, — язвительно заметил Платон.
— Какой ты злой человек, — поморщился Мамикон. — Теперь точно заберу твою помощницу. А то отравишь ее нездоровой атмосферой.
Платон улыбнулся. Но так, что у меня мороз по коже пошел. Барин изволит гневаться. Мне так обидно стало! Мало мне Димы, который меня во всем контролирует и в грош не ставит: Так он хотя бы муж. А этот кто? Будущий любовник? Благодетель? Соломоновна мне важный совет дала: завести связи. Вот я их и заведу. Снявши голову, по волосам не плачут. Один, другой — какая разница? Главное, чтобы сыночку моему было хорошо.
— Платон Александрович, можно мне кофе выпить? — попросила я.
Он не успел ответить.
— Можно. Босс разрешает, — Мамикон подхватил меня под руку и мягко повлек к выходу.
Два здоровых телохранителя пошли за нами.
— А кто эти ребята? — спросила я.
— Племянники, — объяснил Мамикон. — У меня их много. Я же дядюшка!
Платон
Он ее просто увел. И все. Мамикон мог позволить себе многое и пользовался своим положением. Он настолько привык, что ему никто не перечит, что давно не интересуется мнением окружающих. Даже мнением Платона, который будучи его бизнес-партнером, очень много знает о нем. Мамикон не упомянул при Наде, что в эту галерею вложены его деньги, и
