уже имел весьма подвешенный язык. Чувствовалась в нём рука отца.
Один вопрос за другим, Константин Соколов бил точно и каждое его слово, каждая интонация словно выпад рапирой. Главнокомандующий держался, отвечал, как мог, однако его позиция изначально была проигрышная. Каждый последующий ответ касательно его удержания фронта — очередной гвоздь в крышку гроба.
— Храбрость наших солдат и жёсткая дисциплина позволили нам отразить очередную атаку. Турки и до этого уступали нам, а подключение дивизий рейха не смогло исправить ситуаций. Всё же турки являются сбродом, овцами, — с лёгкой ухмылкой говорил главнокомандующий. — И даже немецкие орлы в командовании не смогли этого исправить. К тому же…
— Хватит, — резко оборвал я, после чего махнул рукой бойцам позади. — Вы обвиняетесь в измене. Не сопротивляйтесь.
Гвардейцы позади меня без страха вышли вперёд, направляясь к главнокомандующему, который так-то являлся весьма сильным одарённым. Он легко мог бы обезглавить всех и попробовать сбежать. Меня бы он не одолел, но гвардейцев бы перебил точно. Так что хладнокровность гвардейцев была оценена мной, как и их беспрекословное исполнение моего приказа. Впрочем, я же представляю лично Государя, ещё бы они посмели мне перечить.
Сам главнокомандующий напрягся, но в конечном итоге сдался. Затем та же участь ждала и всю ставку, которую собрали в одном месте. Я же пошёл проверять штабное командование, в частности собрал полковников и ротных, после чего начался допрос всех и каждого. Кто-то пытался врать, кто-то прикидывался дурачком, у кого-то резко появились проблемы со зрением и слухом, но в конечном итоге нашлись и те, кто сразу всё выложил, дабы не пойти под трибунал.
Так что правду я выяснил довольно быстро и без поглощения их разумов. Кроме того, моя ментальная магия позволяла видеть каждую эмоцию допрашиваемых. Обмануть меня они бы не смогли никак.
А затем обстановка резко накалилась. Мои подчинённые испытали откровенный ужас, адъютант так и вовсе потерял дар речи, а верные мне генералы уже требовали жестокой и показательной расправы. Также кто-то вне моего ведома отправил телеграмму в Петроград. Мне пришлось жёсткой рукой остановить воцарившуюся в миг смуту.
— Но господин Лебедев это нельзя так оставлять! — возмущался в штабе мой адъютант.
— Я не допущу раздора! — тут же рявкнул я, осаживая забывшегося юношу.
— Ваш адъютант говорит то, что велит ему офицерская честь! — на ноги поднялся один из генералов старой гвардии. — Когда Государь узнает…
— То через час к нему придёт новое послание, от меня. А если вы ещё раз попробуете выкинуть нечто подобное в тайне от меня, то отправитесь к госпоже Баторе!
— Юнец, да как ты смеешь! Я защищал нашу державу, когда тебя ещё в планах даже не было!
— Господин Багратион, прошу вас, успокойтесь, — вмешался ещё один офицер.
— Да мой род всё нашей Родине отдал, гремя французов! Мой отец погиб, защищая наши земли, я отдал руку в битве с Гинденбургом! А меня поставили подчиняться какому-то наглому выскочке!
— ХВАТИТ!!! — залпом артиллерии прогремел мой голос, погрузив весь штаб в мрачную ауру.
И все офицеры вернулись на свои места, вспомнив что именно я убил Орлова, вырезал бессчётное число шведов и заставил их короля сдастся, после чего вынудил немцев отступить. Силу мою признал даже мастер, который учил ещё отцов многих сегодняшних генералов. Кроме того, шутить я не любил, как и не терпел неповиновения. Угрозы же мои были также отнюдь не пустые.
— Господин Лебедев! — в штаб вбежал одарённый солдат, который чуть не перегрел свой экзоскелет, столь быстро он примчался сюда. — Всё, как и говорили солдаты! Они пришли! Появились из неоткуда и… желают встречи с вами.
— Приведи их сюда.
— Они желают встречи на нейтральной территории.
— Передай им, что в таком случае встречи не будет.
— Так точно!
— Это измена, господин Лебедев, — процедил генерал Багратион. — И участвовать я в ней не буду.
А затем он встал и покинул штаб, вместе с ним удалилась ещё часть офицеров, примерно четверть. Переглянувшись с Баторе, я лишь кивнул ей, после чего штаб покинула и она, дабы проконтролировать действия потенциальных мятежников.
Конечно, мне бы не хотелось отправлять их под трибунал, однако если они попробуют устроить переворот… лучше будет пресечь всё на корню. Хотя они максимум просто откажутся подчиняться мне. А так скорее всего остынут, после чего мы с ними поговорим отдельно. Впрочем, возможно, придётся устроить небольшую перестановку кадров. Главное, чтобы в гражданскую войну всё не вылилось.
А через считанные минуту к нам в штаб зашли старые знакомые. Две самые большие занозы нашей империи. Один уже сел за стол, гремя своим экзоскелетом, а другой стоял позади, не отпуская своей руки с плеча товарища.
— И двух лет не прошло, Саш. А ты уже вон, из простого студента вырос до аж личного советника Государя, генерала и главнокомандующего фронтом. Сила же твоя поражает. Я удивлён.
— Я тоже удивлён, увидев вас здесь, товарищ Сталин, — ответил я, держа эмоции под контролем.
— Будь ты достаточно силён тогда, то глядишь бы Орлов и не успел убить твою подружку, — ухмыльнулся лидер красного движения, который готов был сидеть в тюрьме, лишь не сбегать из своей страны на манер других революционеров. — Коришь себя за это?
— Ни капли. Совесть меня мучает по совсем другим причинам, — честно ответил я, не собираясь врать или юлить, ведь в этом нет никакого смысла. — А вы что здесь забыли?
— А-а-а… — горько ухмыльнулся Сталин, потирая подбородок. — Многое произошло за год. Слишком многое.
— Например?
— Большевизм сдох, благодаря твоим стараниям. Мы делали ставку на произвол, угнетение и унижение, а ты каким-то образом сумел образумить императора, чтоб он сдох, сукин сын. Затем реформы, изменения и вот уже… наши идеи не актуальны.
— Вы не выглядите расстроенным. Вернее, выглядите, но не по этой причине, — произнёс я, читая ментальную ауру своего оппонента, впрочем, он не особо маскировался.
— Мы с товарищем Ленином никогда не могли найти общего языка. Я говорил ему, что пора менять тактику. Кроме того, второе дыхание получил меньшевизм. Правда меня там… после некоторых конфликтов уже не ждали, переговоры провалились и…
— И?
— Я оказался здесь.
— Почему?
— А что мне ещё делать? Большевики сдулись и сидят в Швейцарии, ожидая, когда из прижмёт Кайзер, у которого на нас тоже зуб. Он же империалист. Меньшевики меня ненавидят, зелёные теперь презирают только нас, сам я вне закона, прятаться мне негде, рабочих на стачках не расстреливают, условия у них улучшаются, а ваши речи даже среди моих людей уже процветают. Боже, каждый день мне кто-то припоминает стратегию «пораженчества», хотя это была идея Ленина, как и возможность
