Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
Он её нашёл.
Он не мог её увидеть из-за брызг. Он не мог её услышать из-за рёва воды. Он не мог её учуять из-за буйных, щедрых запахов вырвавшейся на волю реки. Он нашёл её чувством, которому не было названия, но оно было глубже остальных чувств, и оно говорило: Дочь. Там.
«Там» означало дерево. Столетнее дерево, насквозь изъеденное червями-древоточцами. Буря вырвала его с корнями милей выше по течению, швырнула в воду, и оно проволоклось по гранитным порогам и застряло, полузатопленное, у их подножия.
А теперь в путанице его корней застряла очень маленькая лиска.
Пакс стоял на мелководье, в струях мчащейся воды. Его дочь свисала вниз головой, совсем близко – но не дотянуться. Он лаял и лаял, от радости и от страха за неё. Какое-то мгновение она висела безжизненно, словно пустая шкурка. А потом открыла глаза.
Пакс снова залаял, теперь уже от чистой радости. Он скакал – брызги летели во все стороны, – крутился под дочерью, примеривался. Сразу за мелководьем поток опять ревел, разбиваясь о зазубренный камень. Если он промахнётся, вода унесёт их обоих.
Он не промахнётся.
Он прыгнул, повис в корнях – на один миг, ровно столько ему понадобилось, чтобы рывком выдернуть дочь. Спрыгнул на мелководье, держа её в зубах, и вытащил из воды.
Он бережно опустил её на травяной холмик и сам улёгся, обвился вокруг, заверяя её, что всё хорошо, она в безопасности. И это была правда. Дочь насквозь промокла, обессилела, но крови нигде не было, и ноги, похоже, остались целы.
Больше всего Паксу хотелось отвести её домой. В тёплом логове, с братьями и матерью, она бы сразу перестала дрожать. Игла бы яростно заботилась о ней, давала бы ей своё молоко и свою силу.
И сам Пакс сразу бы успокоился рядом с Иглой. Он стремился к ней; это была самая долгая их разлука с тех пор, как они встретились. Но путь домой чреват опасностями – и даже если удастся их избежать, всё равно для ослабевшего измученного щенка он непреодолим.
Нет, домой пока нельзя. Он должен найти безопасное укрытие для дочери – здесь и сейчас.
И он знал одно подходящее место.
Почти у берега – меньше двадцати прыжков отсюда. Там росла древняя пихта с длинными, стелющимися по земле лапами, такими разлапистыми, что под ними образовалось что-то вроде грота. Пакс однажды укрывался в нём вместе со старым лисом, Серым. Там темно, но просторно, а пряный запах многолетних слоёв хвои спрячет их собственные запахи от хищников.
Прежде чем устроить дочь в гроте, Пакс досуха вылизал её и оставил греться на солнышке. А сам принялся ходить кругами вокруг пихты, носом в землю, вынюхивая опасности. Их не обнаружилось, зато он заметил кое-что другое: впервые с тех пор, как они вышли к реке, он не учуял запах своего мальчика. У берега, над последним уступом, след Питера резко обрывался.
Пакс поспешил к дочери и отнёс её под пихту. И уложил в глубине, возле ствола, и сам улёгся рядом, чутко ловя каждое её движение. Даже когда маленькая лиска уже уснула, он следил за её дыханием, пока глаза его не закрылись, а голова не опустилась на лискину головку.
Только сейчас он ощутил собственные травмы: тупую боль в плече, в бедре, острую – в боку, при глубоком вдохе.
Дочь жалобно заскулила во сне, напряглась, упёрлась ногами в его грудь. И Пакс снова понял: для неё он сделает всё. Всё, что понадобится.
30
Питер нашёл ключ на обычном месте и вошёл. Отдёрнул занавески в гостиной, постоял перед окном, щурясь и моргая.
В доме всё было в точности как раньше, не считая годового слоя пыли. Но при этом всё почему-то казалось незнакомым. Даже нереальным. Он шагнул в кухню – может, там будет по-другому? Но нет, и в кухне его охватило то же тревожное ощущение. Как будто кто-то попытался создать точную копию его старого дома, но получилось чуточку не так.
Он обеими руками ухватился за край стола, чтобы не потерять равновесие, и несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Это просто вещи, сказал он себе. Просто шкафчики, кастрюли, сковородки. Диваны и стулья. Просто вещи. Да, родители пользовались ими, пока были живы, и да, ему от этого жутковато. Может, он больше и не чувствует здесь себя дома, может, это место не так ему подходит, как хижина, которую он сам построил, – но теперь это его дом. Точка.
Он вышел из кухни. Дверь в отцовскую комнату дальше по коридору была полуоткрыта. Он захлопнул её, не заглядывая.
Следующая комната была его. Там должно быть нормально. Эта комната всегда была его прибежищем. Он толкнул дверь – и всё, что он утратил с тех пор, как уехал из этого дома, разом навалилось на него.
Это просто комната, сказал он себе и вошёл. И осмотрелся.
Любимые игрушки Пакса в углу, на одеяле, где лис любил спать. Ошейник на подоконнике. На комоде выстроились в ряд бейсбольные призы; рядом – наручные часы, которые Питер никогда не носил, и бейсболка, которую он почти не снимал; за зеркало заткнуты старые билеты на матчи; на полу смятые исписанные листки – школьные задания. Стол, настольная лампа в форме ракеты. Последний глоток апельсинового сока, недопитого в то последнее утро прошлой весной, засох и превратился в бурый диск на дне стакана.
Всё это – с тех времён, когда он был просто нормальным ребёнком, глупым нормальным ребёнком, который думал, что после смерти мамы ничего хуже быть уже не может.
Он выдвинул ящики комода, распахнул дверцы шкафа, потом со стуком задвинул и захлопнул обратно, чтобы не видеть глупую дурацкую одежду, которую носил тот глупый нормальный ребёнок.
Он упал на свою кровать. Обхватил себя руками, чтобы сердце не вырвалось из груди, удержалось.
Когда мама умерла, отец ходил по дому и собирал все её вещи, чтобы выбросить, чтобы ничего не осталось. Питер таскался за ним следом, не понимая: как можно хотеть избавиться от этих вещей? Теперь – понял. Вот теперь он очень хорошо всё понял.
Может, сжечь это всё? Развести большой костёр и спалить всё, что напоминает о прошлой жизни?
Он вышел на двор. Вот прямо здесь и устроить костёр. Сложить хворост – после зимних бурь кругом полно сухих веток, – подбросить сена, а когда займётся, сжечь сначала все одёжки, потом…
Питер поискал в сарае – да, вот она, канистра с жидкостью для розжига, на стеллаже, на верхней полке. Он стянул её вниз; звякнул упавший с полки нож.
Питер поднял его. Почти брат-близнец складного ножа, подаренного ему Волой, – того, что сейчас лежит у него в рюкзаке. На миг он пожалел, что не может показать ей этот, другой нож. А в следующий миг – что не может спросить отца, откуда этот нож взялся и почему он, Питер, никогда его не видел.
Он отогнал эти мысли прочь. Щелчком откинул лезвие. Оно зазубрилось и затупилось, и всё же это был красивый нож.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 38
