Я была краткой, когда мне позвонила товарищ Радойка. Она сообщила о том, что умерли две наши боевые подруги, за это я ей благодарна, но колонку до конца не дослушала. Я сказала:
— Мне нехорошо, надо пойти брызнуть нитроглицерин.
— А они купили тебе новый аэрозоль? — спросила товарищ Радойка.
— Купили, — соврала я. Я всегда перед всеми охаивала своих домашних и рассказывала, как они относятся ко мне, например, про то, что у моего нитроглицерина в спрее истек срок, знают все. Больше я такого делать не буду. Деньги меня изменили. Деньги делают человека лучше. Это я вижу и по себе. Теперь, когда я богата, я могу позволить себе целых две банки «Ensure Plus» ежедневно. Вы знаете, что такое «Ensure Plus»? Это такой американский консервированный сок, который хорватские врачи прописывают тяжелобольным. Бывает со вкусом ванили и со вкусом шоколада. Просто размешать и выпить. В первый раз я это пила, когда выздоравливала после гриппа. Потом я слышала, как моя дочка говорила кому-то по телефону: «Она вернулась с того света, буквально вернулась с того света. Если бы мы знали, то, может, и не давали бы ей это». И хохотала. Корова. Таким старым и немощным, как я, нужно употреблять по две банки в день. Одна банка шестнадцать динар, тридцать два динара в день, умножить на тридцать…
— Мать, — сказала мне дочка, — при всем нашем желании мы не можем тебе это оплачивать. А бесплатные рецепты выписывают только врачи-специалисты, но таких связей у нас нет. Кроме того, это чистая химия, бог его знает, насколько такое полезно для здоровья, возьми лучше кусок хлеба, намажь маргарином и съешь, ты ведь это любишь больше всего.
Больше всего я люблю сливочное масло. Lurpak. Spreadable. Slightly salted. Since 1901. Madewith75 %Lurpakbutterand25 %vegetableoil. Покойный муж товарища Анки, его звали Йосо, он не был членом Партии, постоянно твердил ей: «Поменьше масла, Анка, холестерин тебя задушит, чем тебе плох маргарин?» Товарищ Анка всегда ела сливочное масло, она его до сих пор ест, а покойный Йосо прочитал в приложении к журналу «Здоровье», оно выходит по субботам, что сливочное масло убивает. У него были проблемы со стулом, и он часто говорил мне: «Уважаемая Нада, — покойный Йосо всегда обращался ко мне с «уважаемая», он не был членом Партии, — трудно всю жизнь таскать в себе такой груз». Тогда не было консервов «Ensure Plus», от них человек срет, как голубь. Может, именно поэтому они и полезны, освобождают организм от ядов, я буквально спаслась в тот день, когда мои губы коснулись края консервной банки, конечно, нужно было налить в стакан или чашку, но никогда же не знаешь, кто может войти и спросить: «Что это ты, бабуля, пьешь?», поэтому я выливаю всю банку себе прямо в рот, по-быстрому, и потом в желудке никакой тяжести, и, кстати, они не были бы такими дорогими и труднодоступными, если бы действительно не давали такого прекрасного эффекта. Вы меня хоть убейте, не скажу, где я их беру. А покойного Йосо убил маргарин.
Возьму деньги, спрячу их в маленькую жестяную коробку из-под чая и буду доставать по десять евро… Это действительно хорошая идея. «Ensure Plus» я покупать не буду. Дам врачу триста евро, он выпишет бесплатный рецепт, и я буду бесплатно получать свои баночки. Богатым людям жизнь обходится дешевле. А им я скажу, что добыла рецепт через товарищ Радойку. Они не должны знать, что у меня есть деньги, узнают — отберут. Куплю себе мобильник и буду звонить сколько душа пожелает по карточке. И домашний халат куплю, причем не на рынке рядом с домом, нет, нет, я куплю «свиланит» в торговом центре. Товарища Радойку попрошу, чтобы она сказала моим, что поездку во Флоренцию мне оплачивает она. Но мы не сядем вместе в автобус, у нее тромбоз и ноги забинтованы, во Флоренцию я поеду одна и увижу там здоровенных негров, которые продают фартуки с яйцами. До сих пор я знала, что хуже, чем мне, живется только ветеранам народно-освободительной борьбы против фашизма, а теперь я очень хочу своими глазами посмотреть на тех, кому еще хуже. И когда негр ростом в два метра потребует у меня десять евро за зонтик, надеюсь, там будет идти дождь, я дам ему пятнадцать, а когда он захочет за лишние пять евро дать мне еще и маленький зонтик, я скажу ему: «Ноу, ноу, ноу, тенк ю!»
Боже, какое у меня хорошее настроение! А сейчас я расскажу вам почему. Позвонила мне товарищ Мери. Она сказала:
— Ты одна?
— Да, — сказала я, — можем говорить долго и спокойно, и, если ты с добрыми вестями, за телефон плачу я.
— Я с добрыми вестями, — сказала товарищ Мери.
Я заплакала и долго не могла остановиться.
— Не плачь, — сказала Мери, — так должно было быть, не грусти.
— Я не грущу, — сказала я, — я плачу от счастья, но больше я сейчас говорить не могу. Я тебе позвоню, и если счет окажется слишком большим, они закажут выписку о звонках, а я скажу им, что ты сказала мне, что умерла Анна, а я тебе выразила соболезнование.
— Анна давно умерла, — сказала товарищ Мери, — не говори им этого, ложь откроется.
— Не откроется, — сказала я, — им плевать на моих товарищей, а я и не знала, что Анна умерла.
И мы прервали разговор. Стоило мне положить трубку, как я тут же успокоилась. Бумажным платком вытерла нос и губы, впустила Петара Крешимира на кухню, вытряхнула ему в миску целую банку кошачьих консервов, посмотрела немного, как прожорливо он ест. Несчастное, голодное, тощее животное. Когда я получу деньги, я им скажу: «Отвезите его к хорошему врачу за мой счет, так дальше нельзя. Он постоянно ест, а сам тощий, как восклицательный знак, в наше время против всего есть лекарства». Если они меня спросят, откуда у меня деньги, надеюсь, мне придет в голову что-нибудь разумное, деньги прочищают мозги. А могу вызвать такси, когда дома никого не будет, если у тебя есть деньги, такси стоит дешево, и сама отвезу Петара Крешимира к ветеринару. Корзинка у нас есть. Петар Крешимир вспрыгнул на диван, куда ему вход запрещен, я всегда слежу, чтобы он не валялся на диване, и, когда он принялся вылизывать задние лапы, позвонила Мери. Она мне сказала:
— Слушай, ты господина Ерко знаешь?
— Нет, — сказала я.
— Он сын товарища Томицы.
Мне стало страшно, неужели и товарищ Томица умер?! Сегодня умерли две мои боевые подруги, похоже, в воздухе носится что-то страшное.
— Нет, товарищ Томица не умер, — сказала товарищ Мери, — умер его сын Ерко.
— Страшно, — сказала я, — а ведь мы в молодости про депрессию даже и не слышали. И хотела рассказать ей, как та моя подруга подметала проспект Маркса и Энгельса, который сейчас называется проспект Освобождения, но товарищ Мери меня прервала:
— Это не депрессия, он погиб в автомобильной аварии.
— Проклятый алкоголь, — сказала я, — он хуже рака.
— Алкоголь ни при чем, — сказала товарищ Мери, — позавчера был ужасный ветер, ты, наверное, слышала.
Я не слышала, но я предпочитаю не сообщать окружающим, что у меня немного сдал слух, стоит такое сказать, все вокруг тебя начинают орать, я это ненавижу. Ненавижу я и слуховые аппараты, сейчас у меня деньги есть, но слуховой аппарат я покупать не собираюсь. Если кто-то хочет мне что-то сообщить, пусть орет.
