class="p1">А можно пойти вверх по течению и перейти реку вброд. Придется сделать большой крюк, но этот вариант казался более безопасным.
Олли погнал коня вдоль реки широкой рысью. Он, конечно, торопился, но не хотел слишком горячить Дымку перед купанием в холодной воде. Человека он не задумываясь загнал бы в реку. Но коня жалко.
Его нагнали достаточно быстро — потому что преследователи своих коней не щадили. Олли пришпорил Дымку, но это уже не помогло.
Теперь, когда они были близко, вполне можно было узнать Берта и его юного никчемного спутника.
Берт решил убить того, кто помешал выполнить приказ герцога? Или отомстить за прерванную ночь любви? Или что? Но живым Олли ему явно был неинтересен. Он уже пытался скормить его мертвецу, да Элейн помешала. Противоречить Элейн не может никто.
И вот теперь Олли узнал, для чего же нужен малыш Франсуа. На полном скаку он достал лук и наложил стрелу.
Первая едва не задела Дымку. И это его напугало — даже больше, чем возможность самому заполучить стрелу.
Олли пригнулся к самой шее коня, но это не помогло. Что-то толкнуло в спину, под правую лопатку. Он упал вперед, почти ткнулся губами в жесткую гриву. И тут Дымка влетел в лес, грудью сминая подлесок.
Стволы деревьев замелькали перед глазами, и всадник предпочел довериться коню. Сейчас от его участия было больше вреда, чем пользы.
Показалось, что он ушел от погони. Ветки деревьев задевали торчащую из спины стрелу. Олли попытался дотянуться до нее. Вытащить не получилось, но это и к лучшему. Зато удалось обломать древко, это потребовало колоссальных усилий.
Неподалеку послышался шум и треск, будто кто-то продирался сквозь заросли. Может, кабан. Может, Берт. И то, и другое плохо. Олли опять послал Дымку вперед.
Было холодно. Олли не знал, на самом ли деле так, или ему кажется. Во рту постоянно ощущался вкус крови, наверное, было задето легкое. Дышать пока получалось, хоть и приходилось прилагать усилия. Деревья вокруг стояли все плотнее. Светлый лиственный лес сменился мрачным ельником.
Олли нашел небольшой мшистый пригорок, сухой и мягкий на вид. Двигаться куда-то еще не имело смысла, да и сил не было. Хотелось лечь здесь и закрыть глаза. Почему бы и нет. Здесь, или где-нибудь еще, какая разница. Только нужно позаботиться о Дымке.
Он спешился, расседлал коня. Бросил на мох плащ. Потом вспомнил, что в седельной сумке были сухари. Пальцы плохо слушались, но все же удалось расстегнуть пряжку.
Он высыпал сухари на землю, Дымка немедленно потянулся к ним.
Олли провел ладонью по изогнутой шее.
— Все, мой красивый. Доедай и постарайся выбраться к людям.
Теперь только спать. Олли кашлянул, сплюнул ярко-алым. Красивый цвет.
Стараясь дышать коротко и неглубоко, лег и укрылся краем плаща. Ткань давила на обломок стрелы. Но это было не важно. Все было не важно.
Олли закрыл глаза.
***
Была осень, и его быстро завалило опавшими листьями. Желтыми и багряными. И зелеными, но с коричневой сухой каймой по краю.
— Еще один сожранный?
— Сча посмотрим.
— Что там смотреть? Отрубай ему башку и все дела.
Какие, к черту, листья? Он засыпал на мху под сосной. И до сих пор спит.
— Ай!
— Ты чего?
— Да этот серый не подпускает.
— Ты что, первый раз конягу видишь? Дай ему по морде, всех дел-то.
— Он мне пальцы откусит.
— Значит бешеная скотина. Пристрелить его.
— Жалко! Смотри, какой красавец.
— Красавец-то да. А что там со жмуриком?
— Ничего. Дышит.
— Уже перерождается?
— Не. Смотри, человек. Стрела в спине.
— Ну, повезло, значит. Человеком помрет, не тварью поганой. Пошли.
— Подожди.
— Чего ждать-то?
— А не тот ли это белобрысый, что у нас недавно был? С этим, с графом его на дороге прихватили. Годвин привел.
— Да, ну и что? Подбирай сумки и пошли.
— Подожди.
— Да что ждать-то?
— Смотри, у него на шее подарок от Регины.
— Быть того не может.
— Сам посмотри.
— Черт, сволочь четвероногая! Да не буду я его пока убивать. Уйди!
— Что делать-то станем?
— Придется к Регине тащить. Она просто так подарками не разбрасывается.
— Да как его тащить? Он вот-вот откинется.
— Может, пару веток срубить, волокуши сделать?
— Какие волокуши? Там дальше по тропе и ногами-то не пройти.
— Ну, значит давай серого ловить. Пусть хозяина тащит.
— Он тебе голову оторвет.
— Ничего, не оторвет. Эй ты, тварь, стой! Если будешь куражиться, твой хозяин тут и сдохнет. Я его на себе не попру. Давай, стой смирно. Бурый, уздечку подай.
— А седло?
— Сча. И седло, и сумки. Не здесь же оставлять. Теперь давай осторожно тело закинем.
— Может, стрелу вытащить?
— Нет уж. Этим пусть Регина занимается, если захочет. Давай, за ноги его бери.
Олли почувствовал, как его куда-то тащат с мягкого ложа. Подняли, потом бросили. Он ударился обо что-то грудью, возможно, это было седло, и благополучно потерял сознание.
***
Было душно и жарко. Одуряюще пахло сушеным клевером. Олли попытался укрыться от запаха.
— Тихо, — кто-то погладил его по голове, — все хорошо. Скоро станет легче. Гораздо легче. Потерпи.
Олли сомневался, что хоть когда-нибудь при каждом вздохе грудь перестанет жечь тупой болью. Но прикосновение чьих-то пальцев, смутно знакомое, было приятно. Насколько вообще можно ощущать что-то приятное, горя в неспешном сине-зеленом огне.
Солнечные лучи, проходя сквозь туман, становились молочно-белыми и нежными.
Олли лежал на боку и смотрел на окно, которое никто не озаботился закрыть ставнями. Спереди и сзади его подпирали подушки, не позволяя повернуться. Губы пересохли и напоминали терку.
Хотелось пить.
Хотелось кричать.
Хотелось просто дышать.
Олли неожиданно осознал, что жив. И, возможно, будет жить дальше. И молочный солнечный луч чуть щекочет его щеку.
Где-то пели птицы и квохтали куры, заголосил запоздавший петух. Лениво гавкнула собака, кто-то зазвенел ведром. Обычные звуки обычной жизни. Засыпая в лесу, он уже простился со всем этим. Навсегда.
Послышались легкие шаги. Прохладная ладонь легла на лоб.
— Очнулся? — голос звучал удивленно.
— Ну уж прости, — Олли даже сумел улыбнуться, хотя улыбка выглядела жалко.
— Знаешь где ты?
— Я знаю, что ты Регина.
— Значит, ты и правда очнулся. Хочешь пить или есть?
— И есть, и пить.
Из «пить» он получил горький отвар трав. А из «есть» чашку слабого бульона с размоченным в нем хлебным мякишем.
Встать смог через день. И то только с помощью болотной берегини.
«Это я должен был носить тебя на руках, — думал Олли, почти касаясь губами каштановых кудрей, — я, а не
