— Ты не хочешь есть, дорогая?
Я сдвинула брови и наколола на вилку кусочек моркови. Скоро от натянутой вежливости Синтии и следа не останется, а любезность как рукой снимет.
— Не очень.
— Почему же? — Я ждала, когда на ум придут подходящие слова, а Синтия от нетерпения выкатила глаза. — Правда, Нина. Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда…
— Папа всегда был преступником или стал им незадолго до смерти? — выпалила я, не думая о последствиях.
Вилка выпала из руки Синтии и со звоном стукнулась о тарелку. Мама долго ничего не говорила. Мы обе задержали дыхание, дожидаясь, чтобы следующую фразу произнес кто-нибудь другой.
— Что… ты сказала? — наконец прошептала Синтия.
— Ты слышала меня.
— Нет. Я не могу в это поверить. Ты не это хотела сказать. — К концу фразы у нее задрожали веки.
— Порт Провиденса.
Я немного подалась вперед, наблюдая, как меняется выражение лица Синтии — от изумления к состоянию шока.
— Что? Где ты услышала… — Она остановилась на середине фразы и покачала головой.
Синтия была выбита из колеи, а такое состояние ей нечасто приходилось испытывать.
— Я видела папку, мама. Это была организованная преступная группа или он просто снимал сливки в доках? Ты сама знаешь, у него в платежных ведомостях полно грязных копов, ведь так?
— Нина Элизабет Грей! Закрой рот! Немедленно!!!
Я так и видела, как у Синтии в голове закрутились колесики, а потом она встала, обошла стол и села рядом со мной:
— Ты видела бумаги. Какие бумаги?
Могу сказать, что она подавила ярость, но позже припомнит мне это проявление неуважения.
— Документы, которые закрыты на замок в ларчике у тебя в студии, мама. Перестань разыгрывать дурочку.
В глазах Синтии застыло напряжение; моя грубость пересилила ее любопытство.
— Я никогда в жизни не разыгрывала из себя дурочку, Нина. С чего ты вообще…
— Мне нужно знать правду. — Я не сводила с нее глаз.
— Я никогда не вникала в дела твоего отца, — сказала мама и отвернулась.
— Но тебе известно, о чем я говорю, когда произношу слова «Порт Провиденса», не так ли? — Я впилась в нее обвиняющим взглядом.
Синтия едва заметно кивнула.
— Нина, это то, о чем тебе лучше говорить, что ничего не знаешь. Забудь все, что ты видела, — прошептала она.
— Забыть… — Я была в шоке. — Мой отец был… преступником? Вором? — Я скривилась от омерзения. — Он обкрадывал партнеров, товары которых перевозил на судах, он продавал вещи на черном рынке, занимался контрабандой и использовал копов… офицеров полиции, чтобы те покрывали его грязные делишки, мама! И он собирал на них компромат, чтобы они не смогли свидетельствовать против него! — Ярость кипела не только в моих словах, но и в глазах. — Все, что у нас есть, куплено на кровавые деньги. Джек приказывал избивать людей… и даже убивать.
Синтия смахнула со щеки слезу и опустила глаза. Это меня обезоружило. Свою мать я видела плачущей от силы несколько раз, и то лишь после аварии и смерти Джека.
— О, Джек, — прошептала она, медленно покачивая головой, и посмотрела на меня сочувственным взглядом. — Ты не должна была увидеть эти бумаги, Нина. Твой отец так старался оградить тебя от этой стороны своей жизни. Не прошло и полугола с его смерти, как я уже предала его.
Синтия встала и неспешно пошла к двери.
Я резким движением отодвинулась от стола и крикнула ей вслед:
— Скажи мне, что я ошибаюсь, мама! Мне нужно, чтобы ты сказала: это ошибка!
Я скорее умоляла, чем требовала, а ведь собиралась говорить с ней твердо.
Синтия не обернулась; она утерла еще одну слезу и вздохнула.
Я глубоко вдохнула и собралась с силами, чтобы сказать:
— Чарльз Доусон требует эти бумаги.
— Он знал, где они? — взвизгнула Синтия и резко развернулась.
Во мне снова вспыхнула ярость.
— Ты знаешь его?
— Он работал на твоего отца, — ответила мать, в задумчивости нервно водя пальцами по губам.
Я села на стуле прямее, мышцы затекли.
— Почему он преследует меня, мама? Тебя это совсем не тревожит?
— Нина, дорогая, — проговорила мама мягким голосом, — я же сказала тебе. Твой отец делал все возможное, чтобы его дела никоим образом не затрагивали тебя. Я понимаю, ты была напугана, но тебе ничто не угрожало, это я гарантирую.
— Что это значит? Почему никто не отвечает мне прямо?
Синтия чуть опустила голову и выгнула брови. Она делала так, когда я была маленькой.
— Тебе не кажется, что с сегодняшнего вечера о некоторых вещах лучше не говорить?
Моей первой реакцией явилось желание закричать на нее и потребовать ответа, но ведь она была права. Сегодня я потеряла отца вторично; благоговение перед ним, которое я ощущала, сменилось болезненным разочарованием. Это было даже хуже, чем потерять его, когда он умер. Все мои представления о нем рухнули в одночасье. Он больше не был в моих глазах богом, он стал просто человеком — испорченным, коррумпированным человеком.
Я обдумала предложение Синтии и кивком выразила согласие.
Она подняла вверх мой подбородок:
— Прости меня, моя любимая.
— Мне надо убраться отсюда, — буркнула я, уворачиваясь от ее прикосновения.
Все, что я знала, оказалось ложью. Я пошла за своим пальто.
— Куда ты собралась? — крикнула мне вслед Синтия.
— Прогуляться, — отозвалась я, напяливая шапку и всовывая руки в перчатки.
— На улице холодно, Нина! Будь разумной! Пожалуйста, позволь Роберту отвезти тебя!
Я забросила на плечо сумочку и толкнула входную дверь:
— Пойду на остановку и сяду в автобус до «Брауна». Позвоню, когда доберусь.
Выходя, я старалась не смотреть в ее умоляющие глаза. Дверь за мной с громким стуком закрылась.
В лицо ударила зима. Ледяной воздух не давал нормально дышать: ноздри и гортань обжигало при каждом вдохе. Поднялся ветер, и меня захлестнул вихрь крупных снежинок. Волосы били меня по лицу, и пришлось щуриться, потому что иначе я ничего не могла разглядеть.
Я пыталась разобраться в новостях, но злость и пронизывающий до костей холод не давали мне рассуждать разумно. Дойдя до конца подъездной дорожки, я вырулила на улицу, перебирая ногами так быстро, как только могла. Родной дом превратился в гнилое болото, где царствуют скандалы, порок и упадок. Я не могла заставить себя оглянуться, хотя даже не собиралась возвращаться.
Когда обжигающие порывы ветра почти перестали ощущаться, потому что лицо онемело, я услышала рядом с собой шуршание шин, но не сбавила шага. У меня не было настроения объясняться с Робертом. Повлиять на мое решение он мог еще меньше, чем мать.
