— Отпусти меня!!! — воет Леська.
Я сбрасываю портфель с плеч и, не снимая верхней одежды, несусь в комнату сводной сестры. Распахиваю дверь и вижу, как на девчонку навалился какой-то мужик. Он пытается снять с нее джинсы.
Уже через секунду я стаскиваю его с Олеси и принимаюсь обрушивать удары. Прижимаю пьяного мужика к стене и бью кулаками по лицу и под дых. Где-то на заднем плане я слышу девчачий плач, но ярость застилает глаза, и я не могу остановиться.
— Дима, ты его убьешь! — Леся виснет на моей руке, не давая совершить новый удар.
Окровавленное тело валится на пол. Я узнаю в нем постоянного собутыльника отчима, и новая вспышка гнева накрывает меня. Сбрасываю со своей руки Леську и мчусь в комнату матери и отчима. Они оба спят пьяные, причем, отчим с тлеющей сигаретой в руке.
— Тварь! — хватаю его за засаленную майку и рывком поднимаю на ноги. Дешевая ткань трещит, но все же позволяет мне поставить мужчину в вертикальное положение.
— А? — издает пьяный звук и приоткрывает один глаза.
Отшвыриваю отчима к стене так, что он сильно прикладывается башкой.
— Эээ, — предпринимает попытку возмутиться, но я уже бью его коленом в живот.
— Сука, пока ты валяешься пьяный, твою дочь чуть не изнасиловали! — выплевываю, а затем замахиваюсь и со всей силы заезжаю ему кулаком в челюсть.
Я никогда прежде не бил его. Но сейчас я слишком на взводе. Адреналин и злость бурлят в крови, требуя выхода.
— Мразь! — снова бью его.
— Дима, не надо!!!! — верещит Олеся. — Пожалуйста, Дима!!!
Девчонка снова виснет на моей руке. Это мешает совершить новый удар, и я отступаю на шаг назад, тяжело дыша. Отчим сползает на пол по стенке, издавая мычащие звуки. Олеська вцепилась в меня намертво и рыдает в плечо, приговаривая:
— Пожалуйста, Дима, не надо.
Я перевожу взгляд на кровать. Мать продолжает спать пьяная, даже не шелохнувшись. Ненависть, презрение и отвращение к этой женщине, к этой квартире, к этой жизни и даже к самому себе переполняют меня с головой.
Леся аккуратно тянет меня на выход из комнаты, и я повинуюсь.
— П-пожалуйста, Д-дима, н-не надо больше, — просит, заикаясь от слез.
Не отвечая, переступаю порог Олесиной спальни. Плач девушки становится громче. Видимо, от страха, что я снова начну избивать собутыльника отчима и матери. Я опускаюсь на корточки у тела и прикладываю к шее два пальца. Пульс есть.
Беру мужика под руки и тащу на выход из квартиры. В подъезде я спускаю его по ступенькам на первый этаж и бросаю у входа. Повезло не встретить никого из соседей. Впрочем, в нашем подъезде и так все знают, в какой квартире ежедневно проходят пьяные вакханалии.
— Алло, полиция? — спрашиваю, когда на том конце провода берут трубку.
— Да, здравствуйте.
— В моем подъезде валяется пьяный избитый мужик. Заберите его.
— Диктуйте адрес.
Называю улицу и номер дома, сбрасываю вызов и возвращаюсь в квартиру, закрыв дверь на все замки. Леся продолжает скулить в своей комнате, привалившись головой к шкафу.
Подхожу к ней и молча притягиваю к себе. Куртка на груди тут же становится мокрой от ее слез. Успокаивающе поглаживая девчонку по волосам, хрипло спрашиваю:
— Такое уже бывало раньше?
— Такое, — она делает акцент на этом слове. — Нет, первый раз. Но он все время пытался меня потрогать или попасть в мою комнату под разными предлогами. И не только он. Другие тоже.
Леся продолжает всхлипывать, а я беспомощно опускаю веки.
— Почему ты не говорила мне раньше?
— Потому что тебе нет до меня никакого дела! — обвинительно бросает.
Это правда. Мне нет совершенно никакого дела до дочки отчима. Но сейчас я ощущаю острый укол чувства вины за это.
— О чем еще я не знаю?
Девчонка молчит, продолжая плакать мне в грудь.
— Леся? — тороплю ее. — О чем еще я не знаю?
— Меня обижают в школе, — из ее груди вырывается новая порция рыданий.
— Как обижают?
— Обзывают и бьют. Ты мне все время говоришь, чтобы я от тебя отстала и шла к подругам, а у меня нет подруг! Они обзывают меня нищенкой и голодранкой, смеются надо мной и засовывают жвачки мне в волосы!
— Кто это делает? — напряженно уточняю. — Назови имена.
— Все! Весь мой класс!
Олеся отрывается от меня и отворачивается, растирая по лицу слезы. Я смотрю на ее щупленькое тельце и почему-то чувствую себя очень виноватым. Занимаюсь только собой и своими делами, а что там происходит у Олеси даже не интересуюсь.
Наверное, я и не должен интересоваться. Она ведь мне никто. Но сейчас я понимаю, насколько девочка беззащитна: мать ее давно бросила, а отец беспробудно пьет.
— Может, съездишь к бабушке? — предлагаю.
У отчима есть мать. Одинокая старушка, живущая в ста километрах от Москвы.
— Не могу.
— Почему?
— Потому что я уже и так много уроков в школе пропустила.
— А почему ты пропускала уроки в школе?
— Потому что боялась туда идти.
Из груди вырывается тяжелый вздох. Мы с Олесей всегда учились в разных школах, поэтому я не мог знать, что у нее там происходит. Я думал, у нее, как и у всех, есть друзья.
Подумав несколько секунд, иду в свою комнату, достаю небольшую сумму денег, которая у меня припрятана на черный день, и возвращаюсь к Олесе.
— Я займусь твоим переводом в мою новую школу, — говорю. — Там тебя обижать не будут.
Олеся вскидывает на меня изумленный взгляд. Ее лицо покраснело и опухло от слез, глаза затекли.
— Только там учатся преимущественно мажоры, — продолжаю. — Нужно соответствовать. Вот тебе деньги, купи себе новую одежду.
Девчонка таращится на деньги так, как будто никогда в жизни их не видела.
— Бери, — тороплю ее.
— Но ты ведь скоро заканчиваешь школу… Тебя не будет, и меня снова начнут обижать…
— Не начнут. А если все-таки кто-то посмеет, скажешь мне, и я разберусь. Бери деньги.
Леся неуверенно, с опаской, протягивает ладонь и забирает купюры.
— Завтра мать протрезвеет, и я заставлю ее забрать твои документы из школы.
— А если меня не примут в твою крутую школу?
— Примут, — уверенно заявляю.
Лариса Аркадьевна не хотела меня принимать, пришлось написать на нее жалобу в департамент образования. После этого приняла, но в первый учебный день разговаривала со мной так, будто она полицейский надзиратель, а я малолетний преступник.
