Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
уж нас тайно обвенчали!
Прощай, дорогая Сашенька.
Твоя Маша».
Путевой дворец. Василиса
Екатерина II приказала Матвею Казакову построить Путевой дворец. Имя его было уже известно в Москве. Он повторял слова старого Растрелли: «Матвей, слушай: я учился в Италии, изучал Леонардо и Брунеллески, учился вместе с Баженовым, а теперь – твоя очередь учиться у нас».
Императрица заботилась о красоте русских городов, об архитектуре. Она не разделяла пристрастия к барокко, архитектура – это ж музыка! Ей по вкусу был классицизм. А Казакову велела создать Путевой дворец таким образом, чтобы красота его открывала дверь в Москву на Тверской дороге, чтобы он изумлял гостей, чтобы во дворце соединялись Восток и Запад, старинная Москва и европейский стиль, даже готический.
Строительство дворца шло начиная с 1770 года.
Ах, как лелеяла его Екатерина, как рисовала в своем воображении! Она представляла старорусские палаты, готические шпили, башенки и круглый широкий двор! Где же еще разместиться каретам и экипажам, въезжающим, например, на коронацию!
Казаков посмотрел рисунки Андрея: недурно. Они быстро подружились, и обоим уже мерещилась московская сказка – Путевой дворец.
Вокруг расстилались леса, далее – владения Разумовского, Нарышкиных. Казаков с помощниками быстро соорудили деревянный домик, в котором были лавки для отдыха и столы для чертежей. Андрей там чертил подолгу, пока горели свечи.
Воображение у зодчего было смелое, на лице явно выраженная упрямка, так что чертежи и планы вылетали из-под его рук чуть не всякую неделю новые. Работали – хоть в шесть, хоть в восемь рук! Андрей делал простое: лестницы, наугольные комнаты – и уже иногда мог поспорить, предлагая что-то свое. При удачных находках оба кричали: «Виват!» А Казаков говорил: «Ты помощник отменный!» – и потирал руки.
Кормились строители раз в сутки. Запрягали буланую лошадь и ехали в Ямскую слободу. Там обитала родственница Казакова, племянница Василиса, и готовила им нехитрую еду. Они с аппетитом жевали и веселили Василису. Она была так хороша, что Андрей краснел, смущался, когда девушка разливала по тарелкам щи.
– Вот тебе и натура, – заметил как-то Матвей Казаков, – учись, рисуй ее.
Андрей пытался, только у него она не получалась похожей, что-то неуловимое ускользало. Куда подевалась его отчаянная лихость? Василиса звала его с собой в церковь, и еще раз, и еще. Андрей осмелел. Они гуляли в воскресные дни по лесу. Чтобы согреть Василису, он даже приобнимал ее за плечики. Она отводила руки и позволяла греть только холодные свои пальчики. Была строга и называла его по имени-отчеству: «Андрей Никифорович, не шалите, не больно это хорошо».
Нравились Андрею Василисины обеды-посиделки, когда возникали самые что ни на есть умные разговоры. Андрей старался быть значительным, серьезным, а девушка – как дуновение ветра. Но любила тоже и любомудрие (отец ее владел типографией).
Матвей Казаков появлялся утром, и они, уткнувшись в свои чертежи, сидели так до самой ночи. Порой на Андрея наваливалась такая усталость, что ляжет спать – и ни одна доска под ним не скрипнет, – сон мертвецкий!
Иногда во сне грезилась русая, с прямым пробором головка Василисы, портрет ее не получался. Сердцем своим, мечтами уносился он туда, куда не позволял разум и строгий уральский нрав. Обнимал ее во сне – держал в руках ее пальчики.
Как-то раз поведал Василисе о своей встрече с шаманкой. Она испугалась и сводила его в церковь к батюшке, а на обратном пути завела речь о святых и грешниках, о бестолковых язычниках и чистых православных людях.
– Андрей Никифорович, а вы в Бога веруете по-настоящему? – спросила.
– Слыхал я, что Бог – один, и в такого Бога я верую. Да только ведь все по-разному законы его исполняют… У нас в Усолье старообрядцы крестятся двумя перстами, и обряды у них другие. Бороды не бреют, строги, живут по уставу.
– А по уставу – это как? Значит, они не грешат? И вы, Андрей Никифорович, без грехов живете?
– А ты, Василисушка?
– Ой, да как же без греха-то? Намедни матушку ослушалась.
– Да это грех небольшой, совсем маленький, – Андрей нахмурился. – А вот бывают такие грехи, что страшно сказать.
– Поделись со мной – легче будет.
И Андрей теперь уже в подробностях рассказал ту странно-страшную историю сперва про генерала Бибикова, а потом про уральскую шаманку. Что было сие – он не ведает, но без лешего-бесова, знать, не обошлось…
– Большие грехи я тогда совершил, меня нечистая сила водила, не моя воля.
– Ну раз не твоя, значит, и грех не твой?! – Девушка рассмеялась, облегчив сердце «грешника».
А еще сказала:
– Знаешь, днями будет здесь, в нашем храме, архиепископ Платон, великого ума человек! Так можно к нему подойти, поведать все, покаяться – он отпустит тебе грехи. Я только раз слушала его проповедь, так веришь ли? – слезами умывалась… А если вы с Матвеем Федоровичем заработаетесь, так я тебе напомню, подскажу, в какой день идти. Хорошо бы на Благовещение.
Архиепископ Платон (Левшин) был наместником, позднее – настоятелем Троице-Сергиевой лавры. Он был высоко ценим, Екатерина II определила его проповедником и законоучителем своему сыну.
Андрей, побывав на исповеди у архиепископа, тоже проникся к нему благоговением, а тот полюбил мирный и уживчивый нрав молодого художника.
Все более милой становилась Андрею Василиса, смотреть на нее было для него радостью: глаза ясные, блестящие, хоть и строга, не позволяет лишнего. А может, сердце к нему не лежит?..
(Наступит время – и придет тот, кто заставит сильнее биться сердце Василисы, а сама она привяжется к девице, покорившей самого императора. Будет писать она эпистолы Андрею, из которых он узнает про «предмет ее амурный».)
Если бы не работа с Матвеем, потерял бы голову будущий архитектор.
…Однажды неподалеку от строящегося дворца произошло нечто необыкновенное, историческое. Вбежал паренек и возбужденно крикнул:
– Идите, глядите, везут по дороге Емельку Пугача!
Показалась окруженная солдатами и отрядом при двух пушках повозка на колесах. В ней стояла сколоченная из крепких досок клетка, а за решеткой – зверь-Пугач! Черный, взлохмаченный. Он держался за доски, не садился, а только качался из стороны в сторону.
Казалось, Пугач вот-вот раскачает клетку и вырвется на волю. Но уже знали тогда о приказе раздраженной императрицы: «Ежели вырвется сей злодей – головы всем не снести!» А кто в охране? Уж не Суворов ли там? Неужели не нашли для такого дела не столь великого полководца? Екатерина посылала для укрощения бунтовщиков генерала Бибикова, а теперь вот – самого Суворова?
Андрей вспомнил Бибикова и отвернулся от неприятного зрелища. Василиса со странным любопытством не спускала глаз с печальной телеги. Андрей покосился на девушку
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 97
