людской. Не иначе она сама решит к сыну в экономическое село сбегать. Как соберется — живо бери тех мужиков, посылай девку ко мне, а с другим за Иванной. Надо на горячем мерзавцев поймать, чтобы воровать неповадно было.
— Не тревожьтесь, барыня, — кивнул Еремей, — справимся.
Как я и предполагала, развязка жульнической авантюры наступила скоро. Мне сообщили, что один из мужиков, не задействованных сегодня на барщине — закон о трех днях я блюла, — запряг телегу, туда заскочила Иванна, и кнут загулял по лошадкиному крупу так интенсивно, будто опаздывали на свадьбу или крестины.
Я велела Еремею запрячь свой экипаж. Догонять или тем паче перегонять супругу старосты не собиралась, поэтому спокойно перекусила хлебом с простоквашей, самым простым кисломолочным продуктом, который по моему приказу делали в усадьбе.
Пожалуй, пора в путь. На козлах, рядом с кучером, сидел Алексейка. Я подумала, не захватить ли пистолеты, но пока еще с ними не упражнялась. Дипломатия — наше все.
До Покровского, экономического села, было восемь верст. Я слегка задремала и проснулась, когда приехали.
По словам Еремея, село было большим, с главной улицей и несколькими проулками. Впрочем, избу Ивана Селифановича удалось найти легко — дом был высокий и видный. К тому же вокруг него кипела деятельность: стоял весь обоз прасолов, а несколько крепких мужиков торопливо несли мешки с зерном. Дерюга, конечно, везде дерюга, но последние дни я пересматривала запасы, поэтому показалось, что узнала ткань.
Тут же была и Иванна — о чем-то беседовала со статным молодцем, по виду не крестьянином, а, скорее, купецким сыном. Молодец взглянул на меня с удивлением и даже вызовом. Что же касается мамаши, она отскочила в небольшую толпу мужиков-зрителей.
Зрители — это хорошо. Но сейчас мне была нужна не Иванна, а хозяин обоза, тоже изрядно удивленный.
— Передумали, барыня? — приветливо улыбнулся он. — Так могли бы не приезжать, а за мной послать. Я бы купил.
— Я не продать, я сама купить хочу, — указала я на мешки с рожью, — один только куль.
И протянула скупщику золотую монету, уже понимая, что на нее можно было купить десять мешков.
Расчет оправдался. Купец, который откажется от выгодной сделки, себя уважать не будет. Тем более барыня-чудачка такое предлагает на миру. Не согласишься — прослывешь среди работников еще большим чудаком, чем эта странная молодая дворянка.
— Берите, — удивленно, но твердо сказал купец. — Может, вы еще…
Уже не замечая купца, я обернулась к Ивану Селифановичу.
— Его ты продавал?
— Да, Эмма Марковна, — со скромным поклоном произнес парень. — Мой хлеб.
— В мешке хлеб, и только? — спросила я.
Иван Селифанович кивнул.
— Алексейка, — распорядилась я, — ссыпай зерно прямо в телегу. Вот, подстели. А вы, уважаемые, — я кивнула прасолам и нескольким солидным на вид мужикам, подтянувшимся на намечающийся скандал, — будете свидетелями.
Глава 24
Да, все верно. В воровстве старосту я заподозрила сразу, вот меры и приняла. Отрядила своего конюха вроде как помогать молотить. И дала с собой полный карман скрученных в крохотные трубочки полосок бумаги. На которых микроскопическими буквами было написано: «Украдено у госпожи Шторм». Несколько вечеров потратила, но больше сотни таких записочек сделала. И теперь в каждом мешке с моим зерном на дне была такая записочка.
Вот и сейчас на расстеленном чистом рядне, поворошив зерно, выбранный мной из здешних богатеев мужик, не в родстве с Селифановым сыном, нашарил туго скрученную бумажку. Нашарил. Сам удивился. Развернул, поднес к самым глазам и по складам прочел:
— Укра-де-но у гос-по-жи… Штор…м… — И кхекнул в бороду, с прищуром глянув на прасолов, а потом на слегка позеленевшего Ивана Селифановича.
— Ну что, мужики, — я уверенно забрала из рук чтеца свою записку, — будем остальные мешки проверять и урядника звать? Все на каторгу пойдете за воровство.
— Мы знать не знали, барыня! — мгновенно сориентировался глава прасолов.
Я уже выяснила, что звали его Дормидонтом Дормидонтычем и славился он на всю округу не только удачливостью, но и умением вывернуться из любой ситуации. Скользкий угорь, и пузо не помеха. — Вот у него честно купили! — продолжил Дормидонтыч, красноречиво ткнув толстым пальцем в сына старосты.
— Вы все свидетели. — Я окинула строгим взглядом еще подтянувшихся на шум зрителей. В толпе уже были и бабы, и ребятишки, но больше мужиков, которых по осеннему времени не занимала полевая работа. — Воровство раскрыто. Односельчанин ваш не только чужое добро прикарманил, ославил порядочную семью, что его в примаки взяла. Так еще и мать родную с отцом родным под кнут и ноздри рваные подвел. Его в полицию, а родителей, что сына-вора воспитали и потворствовали, велю в цепи и в Сибирь! Они в моей воле.
Где-то в толпе коротко взвыла и осела на землю Иванна. Сын ее и вовсе стал белый с прозеленью — на селе-то не все ему родня, есть и конкуренты за хорошие луга, да за подряды. Покрывать не станут.
— Вы, барыня, в своей воле. — Тот мужик, который записку нашел и прочел, почесал бороду и принялся решать проблему. Видать, старший он среди здешних сельчан. — Да только нехорошо все. Слава дурная о нашем селе пойдет, и, опять же, жена с детишками у этого дурака. Может, как-нибудь без суда, промеж себя договоримся? Не изволите ли в избу ко мне пройти, откушать чем бог послал? А там и думку подумаем, как обиду вашу загладить?
— Это сотский местный, Никанор Ильич, — шепнул Еремей, — мужик дельный.
Я кивнула. Конечно же, скандал, да еще с судебным последствием, мне не нужен. Нужно вернуть хлеб, получить компенсацию, а еще было бы славно избавиться от Селифана, потому как выгод от него мне никаких, а проблем — не перечесть.
И не поссориться с местным обществом. В экономическом селе над мужиками нет прямой самодурной барской власти, и если мне для больших проектов понадобится наемная рабочая сила, то вот отсюда-то и возьму.
Поэтому я приняла предложение сотского, только велела ему до разбора дела проследить, чтобы сынок и мамаша не удалились с места происшествия. Никанор Ильич явно имел и власть, и авторитет, поэтому тут же отрядил двух крепких парней присматривать за виновниками незавершенного преступления. А я пошла в избу сотского.
