Я спросил у Гарея:
— Ты мне доверяешь?
Тот кивнул, и тогда я попросил всех Бобров, а так же Тружу со Шмелем, удалиться. Моя просьба, конечно, вызвала бурю удивления, но после пары пререканий звери подчинились. Правда, Бобры утащили тела своих павших братьев, видимо, чтобы произнести какие-то молитвы.
— Ну, вот мы и одни, — я усмехнулся, глядя в глаза Кабану.
— И что? Если ты, белая пыль на серой шерсти, думаешь, что сможешь что-то…
— А, ты все еще думаешь, я Белый Волк?
Тяжелый взгляд, подернувшись пеленой, буравил меня.
— Да, какая, к нулям, разница? Да будь ты хоть сам приор! — Кабан попробовался сплюнуть, но понял, что только измажется сам. Голова его уже плохо слушалась.
Я взял его голову, пристально всмотрелся в лицо, и зашептал, заставляя прислушиваться к словам.
— Перит, просветленный ноль. Помнишь, как он пришел к вам в деревню? Ему дали печать и отправили к Белым Волкам. Помнишь?!
Улыбаясь, я чуть поворачивал голову, будто перед зеркалом крутился. О, да, в глазах Кабана мелькнуло узнавание — просветленного нуля, с которого началась вся эта авантюра в Землях Серых Волков, он отлично помнил.
— О, Небо! — вырвалось у него.
— Надо же, о Небе вспомнил.
— Такого не может быть!
Его можно было понять. Дохлый ноль, у которого на костях едва кожа сходилась, и зверь, сплетенный из узловатых мышц, косая сажень в плечах.
Я чуял внимательный взгляд на мою меру. Пусть смотрит, пусть удивляется.
— Да, это я! Четвертый коготь.
Кабан затрясся мелкой дрожью, уж не знаю, что он там себе представил. А я продолжил ему вещать зловещим шепотом:
— С меня все началось, на мне и закончится, зверь! Что стало с твоим вождем, с Рюглой?
— Зигфрид казнил его… — как завороженный, произнес Кабан, — Но Бездна воскресит его!
— Никто никого не воскресит.
Я продолжал говорить, вливая в зверя правду, словно яд. Яд, страшнее той гадости, что уже была в крови Кабана. Да тот, наверное, лучше бы каракоз принял, чтобы не слушать тот ужас, что который изливался из моих уст..
Про просветленного нуля, который убивал Кабанов. И как он стал первушником, и все равно убивал Кабанов.
— Примал Лунного Света, Спика — это тоже я.
Кабан затрясся. И об этом первушнике он слышал, который нашел ауритовую жилу.
— Я пришел в этот мир вершить правосудие, и, если думаешь, что сможешь прикрыться своей сраной Бездной, то ты ошибаешься. Я — ноль, ставший зверем, слышишь? Думал ли ты, что такие времена наступят, а, Клык?
— Прости, Небо, прости… — залепетал Кабан, и мне пришлось как следует встряхнуть его.
И, словно в награду за мою проповедь, сверху спустился огонек духа. Отблагодарило Небо за возвращение блудного сына, каждому зверю, отвернувшемуся от зла, оно было радо.
О, да. Я сломал стену, выстроенную Бездной — из зверя полилась вся информация, которая была мне нужна.
Командор Мориц сбежал из Лазурного Города, прихватив с собой тех Серых Волков, которых Зигфрид не успел допросить. Я только вздохнул — ну, ясно, придется еще повозиться с кланом Полуночной Тени.
Мориц направился прямиком к Желтому приору. Поделился новостями, и получил инструкции. Потом командор вернулся в поселение Хвостатых Ящериц, куда Синий Приорат собирал рекрутов перед отправкой на войну.
Командор успел увести воинов Кабанов и Рысей, потому как те и так уже были верны Бездне. Кто-то полностью, а кто-то просто следовал за своим племенем. В поселении Ящериц случилась стычка, много зверей погибло, но Мориц все же ушел.
Зигфрид отрядил в погоню Керта с дружиной. Но, так получилось, что еще до этого Синий приор отправил по соседним землям отряды. Он спешил поставить соседей в известность, что Бездна уже тут.
— Эта девка, — Кабан рассказывал дрожащими губами, — Дикая, которая из Вольфграда. Она вызвалась отправиться к Зеленому приору, взяла воинов своего клана.
Я не стал спрашивать, откуда Мориц узнал о послах Зигфрида, но оказалось, что командор почти догнал Хильду. Та задержалась в поселении Куниц.
— Дикая как-то уговорила Зубастых Куниц, они все снялись и пошли к старшей стае, к Пантерам. Воины Лунного Света… — тут Кабан злобно усмехнулся, — прикрывают отход Куниц. Дикая думает, что так Зеленый приор легче поверит Синему.
У меня кольнуло сердце, и тревога стала нарастать. Дикая прикрывает отход? Чуть дрогнул талисман на груди, словно тоже заволновался.
— А зачем он отправил Желтых в обход? — нервно спросил я, хотя уже хотелось рвануть и бежать.
— Не отправил. Пустил ложный след, и Керт должен уйти по нему. А Мориц пошел здесь, и скоро догонит всех.
Я стиснул зубы. Керт должен был… А мы ведь тоже клюнули на эту уловку, и только запах Хильды привлек внимание следопытов.
— А вы зачем тут остались?
Кабан пожал плечами.
— На всякий случай. Мы ждем подкрепления с Желтого приората. Госпожа Геллия должна скоро…
Тут глаза его закатились, и зверь, дернувшись, успев произнести:
— Прости, Небо… — и затих.
— Да чтоб тебя! — рявкнул я, — Зверье ты пустое!
Смерть Кабана нисколько меня не опечалила, я даже был благодарен, что теперь могу броситься в погоню. Вылетев на площадь, где меня ждали, и я сразу дал команду бежать.
— Куда, что там? — наперебой стали спрашивать звери.
— Не знаю, — я покачал головой, — Просто чую, надо спешить.
Мы оббежали озеро, и ринулись к ближайшему лесу. Талисман будто вел меня туда — с каждым биением сердца он подпрыгивал, указывая вперед.
Только не Хильда, только не Лунный Свет. Уже давно не примал, а душа все равно болела за клан.
Едва я забежал в чащу, как мне открылась страшная картина. Мое сердце упало: Серые Волки лежали повсюду, я узнал их. У многих на щеках краска, тот самый символ — волк, воющий на луну.
Около двадцати Серых Волков, и много тел в синих доспехах. Волки все же дали отпор.
Мои воины растерянно бродили по полянке, оглядывая побоище. Я ходил среди тел, узнавая некоторые лица. Этого помню, и этого… Склонившись над мертвым Хаконом, главой клана Лунный Свет, мне хотелось рыть землю пальцами.
Что он здесь делает?! Ведь Кабан же сказал о Хильде… А тут сам глава. Не смог он отпустить Волчицу одну, не смог. Как дочь она ему.
Вокруг варвара было несколько трупов. Глава Лунного Света полусидел, его пронзило несколько клинков, а он так и не выпустил своего меча. Свет луны таинственно бликовал на его лысом черепе, словно оплакивал потерю.
