— Ты же знаешь, мы можем подчинять…
— Ты же знаешь, что этого подчинения хватает только на секс… Все остальное — добровольное согласие. Я что-то не помню, чтобы она волочилась за моими ногами и умоляла ее спасти.
— Я был уверен, что будет.
— Спроси ее, — поставил точку Рэм. — От этого будет зависеть все. Но мне кажется, что уже можно начинать копать под ее отца.
Я уже начал. Но ничего не нашел.
— Хорошо, — кивнул.
— Давай, до завтра, — развернулся Рэм к двери. — Мяса привезу сам.
— Спасибо, — усмехнулся. — Ты, может, Мерину тоже привезешь?
Он замер, взявшись за ручку двери, и оглянулся:
— Не привезу. Мы расстались.
Новость меня удивила:
— Почему?
А вот между желанием быть честным и соврать во благо Рэм всегда балансировал плохо:
— Не мое.
— Понятно.
— До завтра, — и он вышел.
А я не стал дослушивать отголоски своей тревоги за него — мне пока не до этого. Разлил чай по чашкам, накапал туда масел, захватил бальзам и поспешил обратно к Дане.
Она сидела на краю кровати, прикрыв грудь одеялом… и я скользнул по ней взглядом, понимая, что спросить ее будет непросто. Я не хотел спрашивать. Не сейчас. Я вообще не понимал, как ее спросить, потому что при одной мысли, что ее придется отпустить, шерсть вставала дыбом на загривке.
— Мой ответ — да, — вдруг тихо сказала Дана, внимательно следя за тем, как я опускаю чашку подле нее. Внутри меня огрело молнией и приложило обухом, но снаружи лишь немного дрогнула рука. — Я подслушала…
— Я тебя не о чем не спрашивал, — заметил ровно, удивляя себя самого, в то время как в груди рвались фейерверки.
— Ну вдруг спросишь, — стал глуше ее голос.
— Не могу я тебя спросить, — поднял на нее взгляд. Она растерянно моргнула, тяжело сглатывая, думая совсем не то. Еще бы — ей быть брошенной привычней. Но и мне одному проще. Было. В прошлой жизни. — Я не собираюсь тебя отпускать.
Она судорожно вздохнула:
— Держал бы силой? — усмехнулась.
Быстро пришла в себя. Только же чуть не умерла, думая, что я не буду за нее бороться.
— Если бы понадобилось, — подполз к ней на коленях, вытягивая из карманов джинсов тюбик. — Ложись на живот.
— Ты невозможный, Медведь, — закатила она глаза. — Может, тебе не нравится, когда по своей воле с тобой хотят быть? Любишь пожестче?
Хорошо, что она извернулась так, что попка осталась прикрыта. А то бы мы больше не смогли ни чаю попить, ни продолжить занимательную перебранку.
— Конечно, пожестче, — растер я бальзам между пальцами и прикрыл глаза, медленно выдыхая. — Я же медведь…
— Хреновый из тебя медведь, Медведь. — От меня не укрылось, как с ее губ слетел тихий стон, когда коснулся ее спины. — Слишком добрый…
— Это у тебя была хреновая жизнь, Дана, раз я тебе добрым кажусь. — Я с упоениям массировал мышцы ее спины, прислушиваясь к ее ответу.
— Тебе просто не с кем сравнить. — Она немного постанывала на мои нажатия, вынуждая меня цедить сквозь зубы. — Ты тут один сидишь… А если бы поехал со мной к людям, сразу все понял.
— Возьмешь меня к людям?
— Нет, я не буду тобой делиться.
— Почему?
Она помолчала, прежде чем продолжить:
— А у тебя были девушки?
— Ты имеешь в виду серьезные?
— Ну… какие-нибудь.
— «Какие-нибудь» были.
— А серьезные — нет?
— Нет.
— Мы с тобой оба калеки, Медведь, да?
— Тебе видней… — Я склонился к ее спине и коснулся губами между лопаток. Мне захотелось.
Дана говорила то, что считала нужным, и я брал с нее пример, только предпочитал дело.
— Тебя не пугает? — прошептала, замерев.
— Меня пугает, что я не оправдаю твоих ожиданий, — продолжал я делать вид, что мне еще осталось, что растирать по ее коже. На самом деле не мог остановиться. — А ты — моих. Ты можешь не найти себе здесь что-то, чем хотела бы заняться, что держало бы тебя не только в моем доме, но и в моем мире. Потому что я — это не все. Тебя не устрою только я. А меня не устроит, если ты будешь бегать сюда только ко мне, отогреваться и снова убегать в свою жизнь.
Я говорил, а сам не понимал вообще, как собираюсь следовать своим стройным умозаключениям, потому что ее ощущения под моими пальцами сейчас весь мой мир. И мне не нужен мой прежний. Я забыл, как в нем жить без нее.
32
Дана молчала долго. Я уже думал — сдалась.
— Ну куда я убегу? Ты же сказал, что не отпустишь.
По моим губам прошла дрожь улыбки.
— Не отпущу. То, что меня что-то пугает, ничего не значит.
На этом она затихла, а я заставил себя оторваться от нее и вспомнить про чай.
— Что тут? — тяжело уселась она.
— Успокоительное. Без либидопонижающего.
Дана прыснула и уткнулась в чашку, а я занялся оживлением камина.
Мы замолчали надолго, думая каждый о своем. Я думал, что мне нужно что-то изменить, сделать так, чтобы она осталась навсегда, ведь я без нее теперь не могу. Удивительно, что эта тема еще не стала основой наших договоренностей, но Дана — умная женщина. Если бы она хоть намекнула, что я в ней нуждаюсь из-за своей проблемы с оборотом, на этом пришлось бы все закончить. Я уже отказался от того, чтобы тянуть ее за собой. А она мне ничего не должна, что бы я там ни говорил в начале.
— Медведь, а ты правда умеешь подчинять женщин?
— Подслушивать разговоры старших нехорошо, — покачал головой, ставя чашку на камин. Спать хотелось неимоверно, и я бы сейчас снова подчинил одну неуемную особу, чтобы у нее больше язык не ворочался. — Да. Умею. Эта опция выдается оборотням в стандартной комплектации…
— Ты же знаешь, что пугаешь меня сейчас, — внимательно следила за мной Дана.
— Но ты не пугаешься, потому что подслушивала тщательно, — направился к ней и опустился на кровать.
— Только склонить к сексу? — хмурилась она. — И как это работает?
Последнее, о чем бы мне хотелось говорить.
— Если я кого-то захочу поиметь, — начал нехотя, — ей покажется, что она тоже меня хочет… Надо прижать только покрепче. Гормоны заставляют вырабатывать кожу особенные вещества, похожие на наркотический токсин. Он обезболивает, расслабляет нервную систему и обеспечивает всплеск эндорфинов в крови партнера…
Несмотря на озвученные эффекты, моя пигалица слушала это все как страшную сказку на ночь, сложив светлые бровки домиком.
