Те из наиболее часто цитируемых отрывков «Грядущего восстания», которые используются как убедительные доказательства вины инквизиторского государства Саркози, говорят о необходимости саботажа, необходимости «уничтожать препятствия, одно за другим». Саботаж – законная кара за царящую на улицах дикость.
Не надо думать, будто полиция непобедима на улицах, просто у нее есть возможность организации, тренировок и постоянного усовершенствования оружия. Наше же оружие всегда будет примитивным, мы мастерим его вручную или сооружаем его экспромтом. Оно, разумеется, неспособно противостоять их оружию в огневой мощи, но его хватит, чтобы держать их на дистанции, чтобы отвлечь их внимание, оказать психологическое давление или, напугав их, пробить себе путь к побегу, отвоевать себе пространство[80].
Сила неожиданности, секретной организации, мятежа, тайных приготовлений, невидимого удара одновременно во многих местах – ключевой элемент в борьбе с силой, которая обладает превосходящей огневой мощью. «ИЗБЕГАЙТЕ ЗАМЕТНОСТИ. ПРЕВРАЩАЙТЕ АНОНИМНОСТЬ В ОРУЖИЕ АТАКИ». Анонимность должна быть использована, чтобы посеять страх и беспорядок, распространить слухи, чтобы превратить ее «в неуязвимую позицию атаки, благодаря конспирации, ночным акциям или действиям под маской». Быть видимым – в маневре, организации – «значит не иметь укрытия, значит, прежде всего, быть уязвимым». Так черные лыжные маски становятся символом тех, кто считает себя «никем», невидимых Бартлби, мужчин и женщин из подполья, людей без качеств, тех, кто хочет скрыть свои внутренние качества, кто избегает показываться на публике, у кого мало желания быть таким, каким его желает видеть мир, таким, кому мир настоятельно требует уподобиться: «Взгляните на рожи тех, кто является “кем-то” в этом обществе, – насмехается Невидимый комитет, – и вы поймете, почему так радостно быть “никем”».
Здесь на ум приходит субкоманданте Маркос в черной маске, затерявшийся в джунглях Чьяпаса; герой Маркос, чья сапатистская армия символизирует мятеж низов, восстание против господствующего неолиберального порядка. Маркос, который остается в укрытии столько, сколько нужно, пока не отпадет необходимость носить маску, пока не станет безопасным показать свое лицо, пока не начнется честная игра и он сможет позволить себе «наготу». «Почему вы скрываете лицо? – поинтересовался журналист у Маркоса сразу после того, как сапатистская армия захватила ключевые города в самом южном штате Мексики в январе 1994 года. – Чего вы боитесь?» Субкоманданте собрался было снять маску, но внезапно народ закричал: «Нет, нет, нет!» Итак, маска остается неснятой, обаяние сохраняется и рождается икона[81]. Маской Маркос искореняет свое «я» и создает другое «я», «не-я» каждого мужчины и женщины, участвующих в мятеже. «Быть социальным “ничто” не унизительно, – соглашается «Невидимый комитет», – в этом нет нехватки некоего признания – да и от кого его ждать? Наоборот, это условие максимальной свободы действий».
Сила, богатство и институты власти сосредоточены в столице, и таким образом столица – очевидная цель скрытого саботажа. Техническая инфраструктура столицы наиболее уязвима для субверсии, для овладения и détournement’a, в ней легче захватить врасплох и взломать систему безопасности. Когда-то саботаж состоял из забастовок со сниженным темпом работы, итальянских забастовок и поломки машин, это было эффективное орудие замедления производства и подрыва экономики. Теперь городские процессы XXI века – безостановочный и зачастую бессмысленный поток товаров и людей, информации и энергии, машин и средств связи – становятся «целой социальной фабрикой», к которой может быть применен принцип саботажа. Сети проводов, оптико-волоконные каналы, энергосистемы – все это может быть атаковано, выведено из строя, чтобы создать нечто более здоровое, чем этот «безнадежный бег». «В наши дни, чтобы по-настоящему саботировать социальную машину, нужно вернуть себе и заново изобрести возможности разрыва ее сетей. Как вывести из строя скоростные железнодорожные пути или линию электропередач? Как найти слабые точки в компьютерных сетях, заглушить радиоволны или заполнить экраны телевизоров белым шумом?»
Следовательно, «блокирование повсюду» становится рефлексивным принципом критического отрицания, бартлбизма, возвращаемого себе радикальной жизнью, частью того оружия, которым пользуются все те, кто бунтует против существующего порядка. По иронии, чем более виртуальной становится экономика – чем в большей мере стоимость создается не только в производстве, но и во взаимодействии циркуляции, чем более «делокализована», «дематериализована» и подчинена правилу «точно в срок» ее инфраструктурная база, – тем легче ее уничтожить, загнать в угол и переформатировать. Недавнее движение во Франции против закона о «договоре первого найма», первого из серии государственных законов, отменившего часть гарантий для молодежи, «без колебаний блокировало вокзалы, окружные дороги, заводы, шоссе, супермаркеты и даже аэропорты. В городе Ренн хватило трехсот человек, чтобы на несколько часов парализовать объездную дорогу и вызвать сорок километров пробок». В 1871 году во время Парижской коммуны Бланки тоже признавал, что городское пространство – это не просто театр противостояния; это также средства и ставка в восстании, поле боя для партизанской войны со строительством баррикад и стрелковыми башнями, занятием зданий и применением методологии хождения сквозь стены[82].
В своей «Instruction pour une prise d’armes» («Инструкция к вооруженному восстанию») Бланки излагает тактику восстания и дает полезные советы потенциальным строителям баррикад. Критически настроенный по отношению к тем, кого он именует «чернильными радикалами», Бланки лучше, чем кто-либо еще, знал, что магия восстания возникает не по мановению волшебной палочки: это итог дисциплины и тщательной организации, а также надежды и желания, не говоря уже о значительном количестве силы. Бланки пишет:
То, что не следует считать одним из новых преимуществ врага – это стратегические дороги, которые в настоящее время бороздят город во всех направлениях. Их боятся напрасно. Не создавая лишней опасности для восстания, как это принято думать, они представляют собою, напротив, смесь неудобств и преимуществ для обеих сторон. Если войска передвигаются по ним с большим удобством, то вместе с тем они подвергаются большей опасности за отсутствием прикрытия. Под ружейным огнем по таким улицам передвигаться нельзя. Сверх того, балконы – миниатюрные бастионы – служат для флангового огня, для чего не годятся обыкновенные окна. Наконец, длинные прямые проезды вполне заслуживают названия бульваров, которое им было дано. На самом деле это – настоящие бульвары, представляющие естественные защитные форты чрезвычайной силы. Лучшее оружие в уличной войне – ружье… Граната, которую, по усвоенной дурной привычке, назвали бомбой, представляет второстепенное средство, имеющее к тому же массу неудобств. Она потребляет много пороху при незначительном эффекте, и обращение с нею крайне опасно; [она] может действовать только будучи брошенной из окон. Булыжники с мостовых наносят такой же вред, но они стоят дешевле. Рабочим незачем тратить деньги понапрасну. Внутри домов служат револьвер и холодное оружие: штык, шпага, сабля и кинжал. В рукопашном бою пика и восьмифутовая алебарда имели бы перевес над штыком[83].
