— А у вас? — достаёт Карло сигаретку и подкуривает от шпаги.
— Скажи, я правда подожгла Белый дом?
— Ага, — выпускает он в окно струйку дыма. — Но вас даже не наказали. Вы же Катарина, сумасшедшая дочь герцога Лемье, заблудившая в детстве в Мёртвом лесу, водящая дружбу с феями, почитающая «травников». В Литруме этим никого не удивишь. Да, пожалуй, не только в столице, во всей Абсинтии.
— Так я тут местная знаменитость, оказывается? — всё же сползаю с подоконника, чтобы налить себе ещё воды и возвращаюсь с полным кубком и закусками. — Городская сумасшедшая? Или революционерка?
— Просто знающая что-то, что другим неведомо. Катарина, она… словно смотрела на этот мир другими глазами, — затягивается фей так по-взрослому, что я снова сомневаюсь в его возрасте.
— Тебе сколько лет, Карл?
— Шестнадцать. Почти. А что? Опять скажете: курить вредно?
— Нет. Но был бы ты моим сыном, я бы тебя ремнём за курево отходила. Для профилактики.
— Тогда хорошо, что я не ваш сын, — лыбится он кривенько.
Ладно, чего это я, развоспитывалась. Мы ж с ним теперь друзья по несчастью.
— А кто такие травники? — отхлёбываю и всё же отставляю бокал. Всё. Не лезет.
— Те, кто не принял новую веру, — подтягивает он под себя ноги, устраиваясь удобнее. — Но это было давно. Раскол церкви. В Абсинтии, все, кто принял новую веру, живут по эту сторону Говорящего моста. А кто нет — по ту. Староверов и называют «травники». Они знают силу трав и верят в богиню Наль, давшую им это знание. Среди них есть и ведуньи, что умеют предсказывать будущее и делать снадобья.
— Снадобья, вроде того, что выпил король?
— Самые разные. От хворей, от сглаза, приворотные, отворотные, любовные. Они, как правило, не работают, так, для обывателей. Но есть и настоящие. Но не такие, как подсунули вам. Это было очень редкое, дорогое и запрещённое, потому что замешано на магии. Кто попало не смог бы себе его позволить.
— Так вот почему оно светилось, да? Как чёртова радиация? Вот почему светится изображение Наль? Магия?
— Она красивая, правда? — вздыхает он как-то подозрительно мечтательно. — Наль она — чистая магия.
— Ты погоди-ка вздыхать, Ромео, — отщипываю я виноградину. — Есть предположение, кто мне его подсунул? Снадобье? Ведь я так понимаю, кто-то, значит, за вами с Катькой следил? Кто-то понял, что дело нечисто?
— Если бы я знал, — снова вздыхает он и выпускает дым колечками.
Ты посмотри какой затейник! А в том камзольчике ну, правда, казался дитё дитём.
— Ладно, давай тогда подробнее про раскол. Надеюсь, это в вашей школе проходили?
— Типа того, — снова затягивается он. — Говорят, страшное было время. Их почти уничтожили по всему миру, тех кто верил в Наль. А тех, кого не убили, не сожгли на кострах — бежали. И приют им тогда дали только в этой стране. В то время правил Рекс какой-то там.
— Рекс, к ноге! Гав! Гав! Хорошая собака, — не могу сдержаться я, и Карлуха разулыбался, а то что-то размечтался о своей божественной Наль, совсем скис. — Их поселили за Говорящим мостом, я правильно поняла?
— Да, в то время на пустующих землях. И король дал клятву защищать право "травников" на свою веру, пока жив этот род. Так что они, как и мы, под защитой Его Величества. Как и все платят налоги, и им разрешено торговать с этой стороны Сухой реки. Они всю страну снабжают своими снадобьями, продуктами, молоком, сыром, орехами, грибами.
— То есть, если наследника не будет, то следующий пришедший к власти род это в принципе делать не обязан?
— Не обязан.
— А где живёте вы? Кто вне закона? Магическое сообщество?
— В Живом лесу. Если ехать с этой стороны — он по правую сторону от Говорящего моста — лес и прилегающие к нему земли. Нас постигла лучшая участь. Как существ, обладающих магией, нас тогда не уничтожили, а просто согнали в разные места.
— На свои исконные территории. Понимаю.
Вижу, что он не понимает, но да ладно.
— К настоящему времени феи остались только здесь. И называются существа Департамента Пространственных Связей.
— Что же изменилось в последнее время? Зачем эта петиция?
— Новый Император Пяти Королевств хочет принять Абсинтию в состав Империи, а Живой лес сделать независимой территорией. Как-то так, — пожимает он плечами.
— Суверенным государством что ли? То есть этим вашим исконным землям дать статус государства и тоже включить в состав империи, если Абсинтия не согласится?
— Вот. Типа того, — докуривает он и бросает бычок в окно.
— И такие блага поди сулит, что вам и не снились?
— И нам, и Абсинтии. Только наши-то понимают, что он нас просто к рукам хочет прибрать. А вот местная знать недовольна, давит на Его Величество, чтобы или вступил в состав Империи, или от нас отказался.
— А он не хочет?
Вместо ответа он разводит руками. И закуривает следующую самокрутку.
— И он может и не вступать, а вот вас вывести из-под своей юрисдикции запросто, да? А феи просят его от них не отказываться?
— А знать твердит, что на наше содержание он опустошает казну. От нас никакого толку, ведь магия в этом мире вне закона.
Ой, майн гад! Бьюсь я башкой об стенку. Как я эту политику люблю и уважаю, вот прямо от слова «в гробу в белых тапочках». А я то мечтала будем бегать с Гошкой по лугу, ромашки друг другу в волосы втыкать, любиться время от времени, да и всех забот, что царапку эту его в боку вылечим да Катьку вернём. Ну, наследник, само собой. А тут что делается, что делается!
Папаша его тоже, насоставлял наследных бумаг, нет бы побольше сыновей нарожать, чтобы уже наверняка с наследниками вышло. Нет, всё через одно место. Хотя, положа руку на сердце, эти парни — вот один, сидит, дымит мне в лицо, — кого они когда слушаются.
«Всё, не нравится мне эта сказка, пошла я спать!» — сползаю с подоконника, унося на стол посуду. Поднимаю так и валяющийся под стулом лист.
— Тебе нужна эта бумага? А то я сожгу от греха подальше.
— Жгите, — соглашается Карл.
— А Мёртвый лес, в котором Катька заблудилась в детстве, — поджигаю я край о свечку и дождавшись, пока она разгорится, бросаю в камин. — Кто живёт в Мёртвом лесу?
— Никто. Ведьма. Этот лес выгорел до тла много-много лет назад, да так и стоит. И горе тому, кто в него сунется, — поясняет Карл, пока я ищу задвижку. Как в этом хитроумном устройстве открывается труба? Дымит, как падла.
— И долго в нём пробыла Катарина? — машу я руками, чтобы разогнать дым.
— Три дня. Вот тогда, говорят, умом и тронулась.
— А я видела её воспоминания о похоронах, — оставив эту дурацкую затею — разогнать дым, я возвращаюсь к окну. Догорит, само выветрится. Благо бумажка небольшая. — Когда Аурелия умерла. И блин, это было страшно.
