— Ложь?! — испуганно повторила девушка.
— Ну не ложь, так заблуждение, если такое название тебе больше нравится, — непримиримо отозвался он.
— Ладно, Хит. Можешь считать меня коварной лгуньей, — не в силах с ним спорить, согласилась она, но не преминула добавить: — Заметь, не я принудила тебя к этому браку.
— Стоп! Не путай меня, пожалуйста, — остановил препирательства супруг. — Значит, ребенок, которого ты носишь, мой. Ты уверена, что он был зачат, когда ты заночевала в этом самом доме после гибели Рональда, — попытался связать все нити воедино Хит. — Данные медиков подтверждают эту версию?
— Однозначно, — подтвердила жена.
— Так, — кивнул ошеломленный мужчина. — Прости, но я тебя оставлю. Мне нужно прогуляться. Собраться, так сказать, с мыслями, — вяло проговорил он и зашагал прочь по коридору.
— А, блудный сын! — крикнул, завидев Хита, усатый бармен из «Свирепого вепря». — Давненько ты к нам не заглядывал.
— Рад видеть, что вас еще не сравняли с землей пьяные толпы, Джок, — бросил в ответ Черный Саксон.
— Мои соболезнования, Хит, — на тон тише добавил бармен.
— Принимаю, — тряхнул головой Хит, основательно расположившись у стойки. — Двойной бурбон, пожалуйста, и это только начало! — объявил он, пристукнув ладонью по столешнице.
— Будет сделано, шеф, — с профессиональной бесстрастностью отозвался Джок, которому не нравилось, если хороший парень начинал заливать печаль спиртным, но работа его была такова, что приходилось обслуживать и такую необходимость.
Но, кроме широкого арсенала средств для достижения забвения, у Джока были широкая душа, глаза и уши сердечного человека. Он решил, что присмотрит за Хитом, во всяком случае, за руль серебристого «ламборджини» он сесть ему не позволит.
Когда перед носом Хита оказался стакан с виски, он уже ясно сознавал, что пребывает в состоянии крайней рассеянности. Но это знание лишь умножало панику.
Решение стать мужем невесты покойного брата с тем, чтобы усыновить ребенка, далось ему гораздо проще, чем способность примириться с новыми обстоятельствами.
То решение виделось ему достойным уже хотя бы потому, что было осмысленным, а следовательно, Хит мог чувствовать себя хозяином положения. Тогда как нынешнее его состояние жертвы собственной неосторожности, случайного эпизода, которого могло бы и не быть, отнюдь не льстило его самолюбию.
Он чувствовал себя готовым любить ребенка Рональда только потому, что так понимал свой долг. Однако мысли о собственном ребенке совершенно выбили его из седла. То есть он больше не мог оставаться сторонним наблюдателем, бесстрастным благотворителем, человеком, мужественно взвалившим на свои плечи попечение о сыне или дочери покойного брата. От него требовалось много больше — безоглядная любовь, почти бессознательная, инстинктивная любовь к маленькому существу просто потому, что такова природа отцовства, а не его выбор.
Почему это так пугало Хита? На этот вопрос он и сам не в состоянии был ответить.
А еще его смущали мотивы Эми, которая выжидала, не посчитав нужным поставить его в известность, как только сама узнала о реальном положении дел. Он бы возненавидел ее, если бы сам не испытал тот шок, который причинила ему правда. Правда, которая оказалась неотделимой от лжи, а подчас и неразличимой.
В ту ночь они допустили непоправимую ошибку. Винить кого-то одного не представлялось возможным. Хит не знал иного способа утешить расстроенную девушку, кроме как заставить забыться, овладев ею. Эми прижалась к нему, лишь стоило ему к ней прикоснуться. Она была в отчаянии, потеряв возлюбленного. Но и Хит не мог по иному переживать гибель брата. Она доверилась ему, а Хиту хотелось быть кому-то нужным в ту ночь. Они зачали ребенка, который все и спутал, не позволил им забыть предательство памяти Рональда. Какое коварство судьбы!
Или, наоборот, благословение?
Хит хотел обосноваться на родной земле. Ему требовалась репутация, отличная от той, что заставляла окружающих и даже родных воспринимать его с некоторой настороженностью. Так или иначе, но Хит планировал жениться, сделаться семьянином. То были планы, свершиться которым в столь сжатый срок позволила эта сомнительная беременность Эми, женщины, которая никогда бы не стала его женой, не соедини их общая скорбь. Так может, в этом причудливом построении и следует усматривать волю Провидения?
* * *
Эми сидела в темной гостиной и напрягала слух в надежде услышать неистовый рев «ламборджини». Но вместо яростного свиста резины об асфальт она расслышала скрежетание замка и последовавшую за этим череду непонятных погромыхивающих звуков. Поспешив в холл, Эми увидела мужа, который шарил возле сбитого с ножек стула.
Хит поднял на нее мутный взгляд и, предостерегающе погрозив пальцем, пробубнил:
— Я не пьян!
— Хит, где ты был? Я звонила на твой телефон. Почему ты не брал трубку?
— Трубку? Какую еще трубку? А, трубку! Оставил я эту трубку, — он порывисто взмахнул рукой в сторону входной двери и покачнулся. — Ну, там… в машине… Этот усач из «Вепря» отнял у меня ключи. Представляешь?
— Ты собирался сесть за руль в таком виде?! — в ужасе воскликнула Эми, потерявшая уже одного Саксона в нелепой аварии.
Она многое могла сказать Хиту на этот счет, но ее в один миг оставили силы. Держась за стену, она направилась в спальню.
— Эми! — окликнул ее муж заплетающимся языком. — Ты куда это, Эми?.. Эми, ты вообще как? Ты в порядке?
— Полагаю, в лучшем, чем ты, — процедила она, не оглядываясь.
— Стой, Эми! Я хоть и того немного, но я вернулся. Все нормально, да?
Эми ничего не ответила.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Хит переступил порог и швырнул ключи на столик в холле. Чувствительным носом он тотчас уловил искристый цитрусовый аромат и благоухание таинственной, завораживающей, бесподобной туберозы. Этот заманчивый запах привел его в гостиную, но комната оказалась пустой.
Гостиная встретила его рождественским сиянием разноцветных гирлянд и хороводом зажженных ароматических свечей, огоньки которых трогательно подрагивали в разогретом воздухе.
Хит прислушался. В доме ни звука. Беспокойство овладело мужчиной. Ускоренным шагом он поспешил наверх и в нетерпении распахнул дверь. И стал свидетелем примечательной картины.
Вечернее платье жены лежало на большой супружеской постели, сама она в одном нижнем белье стояла перед большим зеркалом, сосредоточенно изучая свое отражение. Живот ее уже заметно округлился, сделался тугим и глянцевитым. Она трепетно поглаживала его ладонью.
Увидев отражение Хита в зеркальной глади, она, не оборачиваясь, проговорила:
— Ты уже вернулся?
Хит не сразу отозвался на ее вопрос. Он был застигнут врасплох такой мизансценой. Женщина, гордая своей беременностью, — такой он впервые увидел свою жену и, пожалуй, только сейчас в полной мере осознал, что носит она его ребенка, и любит его всем сердцем, потому что так ей предначертано судьбой.