Даже в оружейную не заперли, совсем непорядок.
Врач торопливо попрощался, поглядывая в окно на внезапно потемневшее небо, не по июльской погоде затянутое низкими черными тучами. Выбежал во двор и быстрыми шагами рванул к воротам. Веденеев тоже вышел на ступеньки, посмотрел вверх, потом на редкие оставшиеся машины у крыльца администрации завода – официального прикрытия лаборатории. Странно, воняет гарью, как тогда, в десятом году. Опять, что ли, леса горят?
Достал мобильник, покрутил в руках. Сети нет. Сообщений и звонков тоже. Да и черт с ними со всеми, разберутся без него. Его дело – эксперимент.
В зале управления все было по-прежнему: ровно урчала вентиляция, брошенные людьми мониторы исправно показывали различные параметры работы установки. Ученых только больше не было. Одна Ираида, нахохлившись и став еще больше похожей на жабу, поджав губы, следила за приборами. Готова к продолжению. Как юный пионер, о которых уже и подзабыть успели в обществе победившего потребления.
– Запускай. Вариант двенадцать, позиция три. Черт, сейчас бы Шамаева сюда, пересчитать векторы…
Профессор снял халат, аккуратно сложил и повесил на спинку кресла. Порылся в карманах брюк, вытряхивая разную ерунду, которую таскал по привычке. Пригладил волосы, как перед важной встречей, и зашел в камеру А-трансформатора.
– Что с параметрами? – уточнил он, глядя в потолок, на мерцающее искусственными звездами шаров Теслы низкое небо камеры.
– Норма. Вы готовы? – Динамик искажал голос Зосс, делал его похожим на карканье большой недоброй птицы.
– Поехали… – Веденеев махнул рукой, положил ее на захват поручня и откинул голову назад. Посмотрим, что там в небесах вместо богов и демонов.
Яркое сияние сфер. Неприятный такой свет, вроде бы и белый, но – с зеленцой. Тошнотворный. Профессор закрыл глаза, но спасения от света не было. Начало мутить, кишки внутри сплелись в змеиный узел, как бывает зимой – он вдруг вспомнил, как видел по телевизору. Вокруг холод собачий, а они перекрутятся и спят.
Иногда только какая пошевелится.
Шары полыхнули как-то особенно ярко, словно решили выжечь ему глаза. Окончание первой фазы, сейчас пойдут высокочастотные токи, дальше – пиковые показатели и…
Ракета отныне и навсегда безусловного противника вышла из стратосферы, боеголовка рассыпалась на ударные блоки. Воронежу из них причитался один, по всем давним планам в папке с надписью Top secret со старомодной закруткой – генштаб признавал только такие. Импульсное оружие. Большой летающий магнетрон.
Нужды в нем уже не было, но полетная программа выполнялась в точности: на высоте пары километров вспыхнуло не видимое никому электромагнитное солнышко, добивая любую электронику, если ее не прятали глубоко под землей.
А спрятанную – крепко тряхнуло, такова была природа этого блока ракеты.
Сложно сказать, что курили создатели импульсного оружия, но это был не обычный удар, стерший любые электронные мозги: если вы сидели на другой стороне планеты и обладали чувствительным радиоприемником, то услышали бы не просто громкий долгий хлопок, нет. Блок в конце программы сыграл десяток нот «Strangers in the night» и уже после этого врезался в землю, оставив небольшую воронку. Оспинку на изрытом куда более страшным оружием лице страны.
Профессор закричал. Тяжело, страшно завыл, дергаясь на кресле, словно к нему подключили многоамперные кабели и сейчас с садистским смакованием казнили, заставляя лопаться сосуды, рваться сердце и умирать в муках.
– Коля!!! – заорала Зосс, видя беснующуюся метель на приборах и слыша жуткий вопль учителя в динамиках.
Кресло улетело назад, что-то сбивая там и ломая, а сама Ираида уже бежала, уже открывала дверь, ломая короткие ногти о поворотную ручку. Отключить сигнал, подаваемый в камеру, она забыла.
Веденеева било вместе с креслом, трясло, из шаров летели молнии в голову. Из лопнувшего правого глаза вокруг разлетались веером капли крови. Программа подключения ко всемирному разуму, и так довольно сомнительная, после пинка, полученного от импульсного блока ракеты, окончательно спятила.
Мозг профессора, единственное чем – и по праву – он гордился, уже спекся в невнятную пригоревшую кашу.
– Кх-х-м-м… – промычал Веденеев, словно подавился, и замолк. Навсегда.
Ираида, не обращая внимания на молнии от шаров, бросилась к нему. Первые несколько шагов были быстрыми, потом она замедлилась, будто прорывалась сквозь плотную завесу, как бывает, когда люди идут по дну под водой. Потом остановилась, не дойдя пары метров до кресла испытателя. Программа, которую так никто и не отключил, развернула всю мощность установки на нее и начала новый цикл.
– Николай Пет…
В еле слышном треске молний женщина стояла, закрыв глаза, и беззвучно шевелила губами. Лицо ее, некрасивое, но казавшееся сейчас одухотворенным неким знанием, было задрано вверх. Она будто прислушивалась к чему-то неизмеримо более важному, чем погибший у нее на глазах учитель. Чем все, что она помнила и знала до сих пор.
Где-то в недрах установки сработал операнд «окончание». Молнии втянулись обратно в шары Теслы, став игрой сложных, но безопасных пучков света.
Ираида, не опуская головы и не сказав ни слова, тяжело повалилась на пол, едва не разбив лицо о направляющие, по которым кресло испытателя могло передвигаться по камере.
Шварцман, испуганный пустотой в зале управления, вышел из своего кабинета и заглянул в приоткрытую дверь камеры.
– Готовы, похоже… – пробормотал он. – Доигрались, блин.
Заходить внутрь он не стал: к чему лезть в недра этой жутковатой хреновины? Его дело – реактор, надо бы перевести в приглушенный режим. И ноги отсюда делать, пока не поздно. Война там, наверху, или нет – жизнь покажет, а здесь делать больше нечего. Чертежи установки в сейфах, для Марко он их так и не раздобыл. Ну и черт с ним, платит копейки, а гонора вагон: нам нужны секреты установки! Нам нужны чертежи! Нужны, так пусть сам лезет.
С него, Шварцмана, хватит.
И так дрожит последние пару месяцев, что возьмут за жабры спокойные люди в сером, а потом посадят лет на двадцать. Не стоят эти сраные шестнадцать тысяч баксов таких сложностей. Не стоят!
Вот сейчас же поднимется наверх, переключится на внешнюю сеть и позвонит этому скользкому типу. Откажется. И деньги вернет, хоть и жалко. Себя как-то жальче!
Ираида застонала там, на полу. Шварцман рванулся было помочь, но остановился. Нет. Он не врач, клятв гиппопотаму не давал, на кой черт ему лезть. Чем поможет? Ничем. Вот и правильно.
От проходной завода он отошел всего-то на километр, не больше. И дышать тяжело из-за вездесущей гари, и люди… Он и не знал, что люди занимают столько места, когда лежат мертвыми прямо под ногами. Это что же сейчас в центре творится, едрен корень?! Вообще в три слоя?
Машины – где остановившиеся посреди дороги, где успевшие вильнуть и упереться в столб или стену. Некоторые тоже горели: тихо, чадящим неброским пламенем. Это только в кино они взрываются на весь экран, в реальности все скромнее. И страшнее, если честно: внутри тоже люди.
