За нашим полуразрушенным забором остановилась большая карета с двумя лакеями на запятках. Это было чудо, а не карета. Спросонья она показалась мне еще более великолепной: золоченое дерево, сверкающие стекла в окнах, герб и корона на крыше, шестеро серых в яблоках коней…
Стук в калитку заставил меня опомниться и взглянуть в другую сторону. Старая дама в огромной шляпе с перьями, насаженной на не менее огромную прическу, всю усыпанную пудрой, тщетно пыталась открыть задвижку калитки. На даме было дорожное платье из серого бархата с вышивкой, легкий голубой плащ, ниспадающий живописными складками, и бархотка на шее, видимо, скрывающая морщины.
– Эй, девчонка, – окликнула меня старая дама, – это дом Джульетты Риджи?
Глаза у меня слипались, я едва стояла на ногах, видела все в полутумане и не сразу сообразила, о ком идет речь, но, сообразив, почувствовала злость. Эта расфуфыренная синьора приехала к моей покойной матери – ах-ах-ах!
– Вы кто? Вам что надо? – спросила я, подбочениваясь и как можно наглее, ибо инстинктивно чувствовала неприязнь ко всем богато одетым людям. – Вы чего приехали? Я вас знать не знаю.
Лицо старой дамы покраснело, и она беспомощно повернулась к своему спутнику, мужчине лет сорока, одетому в камзол небесного цвета и треуголку. Как ни странно, одежда его была строга и почти лишена кружев. Лишь большой белоснежный галстук, усыпанный алмазами, оживлял наряд. Белые чулки, туфли с пряжками, парик – все сидело на нем безукоризненно. Он был при шпаге, и по его выправке нетрудно было понять, что он военный.
У мужчины было продолговатое красивое лицо – холеное, но волевое, с упрямым подбородком и суровыми бровями. У губ залегли складки. Ярко-голубые глаза слегка нарушали строгость его облика. Надбровные дуги были раздвинуты слабо, и не портили четких линий высокого гордого лба. Слегка выпяченная нижняя губа придавала лицу выражение надменности, сквозившей, впрочем, в каждом взгляде и жесте синьора.
– Филипп, это какая-то негодяйка и дрянь, которую следует выпороть, – сказала дама задыхаясь. – Ну-ка, позовите лакеев!
Синьор пожал плечами.
– Опомнитесь, мадам, – сказал он холодно, – ведь эта дрянь и есть моя дочь.
Оба они говорили по-итальянски с сильным акцентом. Я оглянулась на Розарио, вдруг появившегося на пороге.
– Видишь? – сказала я вызывающе, указывая пальцем на гостей. – Вдобавок ко всем несчастьям еще и это!
Ноги у меня замерзли, и я потерла их одну о другую.
– Я вас знать не знаю, да и не хочу знать! – крикнула я нагло. – Вы думаете, раз вы богаты, так вам все можно.
Что можно – я и сама не знала…
– Вы только посмотрите! – в ужасе вскричала женщина. – Посмотрите, во что превратилась ваша дочь, Филипп, единственная наследница рода принцев де ла Тремуйлей де Тальмонов! Что это с ней?
– Со мной все в порядке, – отвечала я. – А если вы и впрямь мой папаша, то не думайте, что мы вам рады.
И я даже с гордостью оглядела свои лохмотья, чувствуя, что сегодня выгляжу не хуже, чем вчера.
Даме, наконец, удалось открыть калитку, и она медленно обошла вокруг меня, ахая и причитая.
– Ты давно здесь живешь? – спросил мужчина.
Я недоуменно покосилась на него: уж не издевается ли?
– Ну да, конечно, такой кареты у меня нет, – заявила я, – и поехать никуда я не могу…
– Она всегда здесь жила, – вмешался Розарио.
– Погоди, мальчик, – недовольно произнес мужчина, – мне сейчас не до шуток. Давно ты здесь живешь, Сюзанна?
– Ее зовут Ритта, – проговорил Розарио.
– Отойди прочь, – ледяным тоном приказал ему принц, – ты мне мешаешь.
Я смягчилась.
– Отойди, Розарио, – ласково попросила я и, обращаясь к принцу, тщательно выговаривая слова, произнесла: – Я жила здесь всегда, синьор, с самого рождения, целых девять с половиной лет.
– Ты говоришь правду, Сюзанна?
– Как на исповеди, синьор! – Меня так и подмывало показать ему язык: слишком уж высокомерно держится этот франт. – И потом, меня действительно зовут Ритта, а не Сюзанна. У меня имя, слава Богу, не такое смешное.
Принц подошел к даме, которая все время стонала от ужаса и закрывала лицо платочком.
– Судя по ее росту и худобе, – пробормотал он, – она говорит правду. Можно предположить, что она жила в этой грязи всю жизнь.
Помолчав, он добавил:
– Это моя кровь, я чувствую. Такие золотые волосы и изящные руки – это все мое. И ступни у нее маленькие, как у настоящей принцессы. Эта грязнуля уже сейчас обещает стать замечательной красавицей. У ребенка редко встретишь такую правильность черт.
– О, – произнесла женщина. – Она ниже на целый фут, чем это полагается в ее возрасте! А как худа! Да она не проживет и месяца, Филипп!
Я возмутилась.
– Это вы, вы сами смешная и нескладная… А я проживу и больше месяца, если будет нужно.
– Она проживет и больше месяца, если будет нужно! – крикнул из-за моей спины Розарио.
Дама ласково погладила меня по голове, стараясь не испачкать манжеты. Я ловко уклонилась от ее ласки.
– Возблагодари судьбу, дитя мое, – произнесла она, – теперь ты будешь жить, как этого заслуживаешь в силу своего происхождения. Мы исправим ошибки, допущенные твоей матерью. Ты поедешь с нами во Францию, дитя мое.
Я остолбенела. Во Францию?!
– Вот еще! – сказала я, хмыкнув. – Зачем это?
– Там родина твоего отца, Сюзанна, – пояснила дама.
– Ну и хорошо, ну и прекрасно… Вот и пускай он туда отправляется.
– Но он хочет взять тебя с собой.
– А братья? А Луиджи?
Вообще-то я была совсем не против предложенного путешествия – если только старуха надо мной не издевается, – но бросить здесь Розарио и Джакомо? Нет-нет, никогда!
Я упрямо покачала головой.
– Я останусь с братьями и никуда не поеду. Никуда, – и, вспомнив, как говорят взрослые в таких случаях, важно добавила: – Уж вы меня простите.
Дама и принц переглянулись.
– Не болтай глупостей, Сюзанна, – холодно произнес мужчина, – ты едешь с нами, и никаких разговоров!
На силу я всегда отвечала силой. Я живо отпрянула на несколько шагов, туда, где я была для него недосягаема, и нахально подбоченилась.
– Вот как, синьор? Я еду с вами? Ой-ой-ой, как страшно! – с издевкой передразнила я. – Извольте сначала меня поймать!
– Нужна ей ваша Франция! – кричал Розарио. – Чего она там не видела?! Ей, слава Богу, и здесь неплохо. Правда, Ритта?
