— Но откуда… Так не бывает!
— Стреляй! Они же убьют нас!
У Нефедова совершенно дикие, сумасшедшие глаза. Именно взгляд профессора, а не его слова убеждают меня, что дело и вправду дрянь. Все же мы с этим человеком побывали в разных переделках и назвать Нефедова трусом я не могу никак. А сейчас он испугался, его натурально трясет от ужаса.
Сбрасываю на землю рюкзак, изготавливаюсь к стрельбе. Гетайры, завывая и улюлюкая, несутся на нас, бросая дротики. Вокруг все уже утыкано ими. Зрелище великолепное и внушительное: сверкают на солнце наконечники копий, блестят доспехи, развиваются красные плащи, храпят кони, ветер уносит в сторону облако пыли.
Первым начинает стрелять Нефедов. М-16 отрывисто гавкает другой, третий. Один из коней спотыкается, всадник через голову летит на землю, но ловко группируется, совершает несколько кувырков и вскакивает на ноги. Похоже, этих парней неплохо подготовили к подобным ситуациям. Я опускаюсь на одно колено, чтобы был упор для локтя, прицеливаюсь. У М-16 есть планка Пикатинни, чтобы крепить оптику, но в вещах кашгарцев мы не нашли ни одного оптического прицела. В общем-то он сейчас мне и ни к чему — нас отделяет от гетайров метров десять и это расстояние с каждой секундой уменьшается.
Выбираю первую жертву. Прицел у М-16 диоптрический, почти такой же, как у ТОЗовских «мелкашек». В него виден всадник с искаженным от злости лицом. Я тяну спусковой крючок, но не до конца. Я медлю.
Потому что не верю, что стреляю во врага. Не могу поверить. Это сон. Бред. Розыгрыш, в конце концов.
М-16 Нефедова умолкает. Профессор что-то говорит, странно булькая. Я кидаю на него быстрый взгляд — и холодею.
Нефедов убит. Пронзен насквозь дротиком. Оружие было брошено с такой силой, что пробило грудь, вышло из спины и вонзилось в землю. Профессор еще не умер — он силится встать, ухватившись руками за дротик. Из распяленного в немом крике рта толчками идет кровь, очень яркая, алая; она залила уже всю бороду.
Я начинаю стрелять сразу, уже особо не целясь, тем более что расстояние такое, что даже слепой не промахнется. Первой же очередью валю пятерых всадников — М-16 клинит. Передергиваю затвор и выбиваю из седел еще пару человек.
Они уже совсем близко. Несутся пестрой орущей лавиной, Демонстрируя полное пренебрежение к смерти. Нормальные люди попытались бы уйти с линии огня, как-то избежать губительных пуль. Даю третью очередь. Патроны в магазине заканчиваются. Надо перезарядить винтовку, а на это требуется время. Вскакиваю, бросаюсь к кустам, проклиная свое неверие. Если бы я открыл огонь сразу, Нефедов был бы жив.
Удар. Меня бросает на землю. Ощущение такое, словно я попал под таран. Боли нет — просто очень неудобно лежать. Видимо шок. Пробую пошевелиться — не могу. Почему-то отнялись ноги я их совсем не чувствую. Накатывает слабость, перед глазами все кружится. Вижу свою растопыренную руку, упертую в землю. Она вся в крови. Кровь течет по рукаву. Рядом с рукой появляется конское копыто. Кто-то переворачивает меня на спину. Вижу того самого всадника, в которого собирался выстрелить в самом начале. Он все так же скалится. Короткий меч в руке. Замах, блеск стали — и омерзительный хруст моей плоти, рассекаемой клинком.
Вот теперь больно. Очень. Жжет, как будто в тело вонзили раскаленный вертел. Спасительное забытье накатывает, как девятый вал. Последняя мысль, сверкнувшая в затухающем сознании: «Меня убили…».
Старая Хоакхин-эмген, служившая Оэлун, когда та была еще совсем юной, а теперь вновь вернувшаяся к своей госпоже, проснулась до рассвета. Чуткий старческий сон прервался видением — за дальней сопкой, нахлестывая коней, торопятся к куреню Темуджина люди. Много людей. Три или даже четыре сотни. Словно ждали они, когда Темуджин с братьями отправится в поход, оставив мать и жену без охраны… За матерью ехали… За женой Темуджина.
Служанка поднялась, накинула вытертый халат, сунула ноги в разношенные короткие ичиги[12]. Откинув входной полог, Хоакхин некоторое время всматривалась в темную даль, нюхала воздух, следила за полетом серебряных облаков, торопящихся закрыть луну…
— Не к добру Темуджин перебрался в этот Берги-ерги, — прошептала старуха. — Злое место.
Она поспешила к ложу своей госпожи, на ходу подвязывая халат высоко под грудью.
— Матушка! Вставай! На беду Темуджин отправился в поход, нет нам теперь защиты. Скачут, скачут к нам гости незваные! Не иначе как это тайджиуты. Не успокоится никак Таргитай-Кирилтух.
Едва Оэлун осознала слова служанки, как начала действовать. Годы лишений приучили ее, что решения нужно принимать мгновенно, а выполнять решенное еще быстрее.
Оэлун отдавала распоряжения — что из скарба наиболее ценно и что нужно приторочить к седлам. Борте, Хоакхин и вторая жена Есугея-багатура Сочихэл, мать Бельгутея, помогали ей. Дозорный вернулся на рассвете.
— Меркиты! Три сотни меркитов! — закричал он еще издали. — Прямо сюда идут! Быстро уходить надо!
У Оэлун сжалось сердце. Она поняла, что неспроста объявились здесь соплеменники ее давнишнего жениха. Едва слава о возрождении Есугеева улуса дошла до ушей Ике-Чиледу, как семена мести дали всходы.
— Я останусь, — сказала Оэлун, гордо вскинув голову. — Меркиты едут за мной. Всех остальных они убьют. Уходите быстрей!
— Нет, матушка, — горячо заговорила Борте. — Тебе надо ехать. Какой позор для нас, если ты достанешься нечестивым меркитам.
— Я останусь, — повторила Оэлун.
— Матушка! — Борте взяла свекровь за руку, заглянула в глаза. — Тогда и я останусь с вами. Что скажу я Темуджину, если не смогу уберечь его мать. Либо буду с вами, либо вместе с вами приму смерть.
— Хатун[13], - обратилась тогда Оэлун к безучастно стоящей в стороне Сочихэл, — садись в возок, места там хватит всем.
Женщина усмехнулась, развязала платок и косы ее, уже присоленные сединой, рассыпались по плечам.
— Я могла бы сказать, что благодарна тебе — ведь ты вспомнила обо мне, когда другие забыли. Я могла бы сесть в возок и ехать вместе с вами. Но я останусь. Вечно была я второй и не имела ни голоса, ни права. Сына моего Бектера убили. Место мое — самое последнее, у входа. Что держит меня у Борджигинов? Я остаюсь.
— Хатун… — начала было Борте, но Оэлун перебила невестку:
— Оставь ее. Она — выбрала. Я уже слышу топот меркитских копыт.
…Всадники появились около полудня. Два десятка рослых меркитов, держа луки наготове, окружили курень.
— Эй, старуха! — грубо крикнул один из них Хоакхин. — Кто ты и где твой господин?
— Я служанка в курене Темуджина, — опустив глаза, степенно ответила женщина.
— Где твой хозяин и его братья?
