Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
«А у него наверняка и дети есть, — подумала Тамара. — Может быть, он и знать не знал, что спирт метиловый, ядовитый…»
— Опять! — неожиданно тонким и злым голосом взвизгнула Мочана, быстро просеменив к Журину. — Опять одурили голубчика! И я ж просила-а! И я ж говорила-а! От дури этой почесуха у меня и ноги болят. Тху, никто уважить старуху не хочет! Мыря, че молчишь?
— Не блази, — коротко и веско оборвал причитания напарницы домовой. — Жалеют они его, поняла? Потому и зелье дают. Потерпишь, не сахарная. Охохонюшка, твой пивок — починный.
Посверкивая лысиной, седой «спец» подбежал к прикованному, присел на корточки и вцепился в скованные наручниками руки. Журин вздрогнул, медленно поднял голову и увидел сидящего перед ним незнатя.
— А? Что? — ошарашенно пробормотал он, явно не понимая происходящего.
Вытянув шею, Охохонюшка поймал блуждающий взгляд человека и глухо нараспев произнес:
— Чаша полная, сосуд грешный, поделись питьем, дай силу!
— Силу-у… — провыли вслед за ним Мочана и Мыря, короткими шажками пододвигаясь к заключенному. Тамара судорожно сглотнула, против воли сжимая кулачки.
— Ночью темной, днем ясным, вечером сизым, зарею красной сила твоя нашей будет… — раскачиваясь всем телом, но не отрывая взгляда от человека, вел напев Охохонюшка, и незнати вторили ему: — Бу-удет…
— Первый глоток — росток, второй — упокой, третий — на ветер! — выкрикнул незнать, и вдруг точно туман окутал бокс 07. Притухла лампочка, серая мгла заволокла все вокруг, и в этой мгле ярким светом вспыхнули белесые глаза Охохонюшки.
— Первый! — выкрикнул он и тут же распрямился, прыгнул вперед, припав вытянутыми губами к груди Журина.
— Не-е-ет! Не надо! — выпучив глаза, заорал человек, пытаясь вырваться, но цепь не давала ему сойти с места.
Охохонюшка повис на заключенном, как клещ, как паук, обхватив костлявыми лапами свою жертву. Тамаре стало дурно, в ушах звенело, пелена застилала глаза. «Я сейчас закричу!» — ломая пальцы, подумала она и вдруг поняла, что даже на крик сил у нее не осталось.
Зато были они у бившегося в кандалах Журина. Он надрывался не переставая, и на покрасневшей шее вздулись страшные, темные жилы.
— Росток! — оторвавшись от человека, звонко крикнул Охохонюшка и спрыгнул, утирая мокрые губы. Тамара ожидала увидеть кровь, но ее не было. Незнати пили не «влагу жизни», а что-то другое, но, видя мучения Журина, легче от этого не становилось.
— Второй! — объявил Мыря, вразвалку подходя к заключенному.
Обхватив его сильными руками, он так же жадно припал лицом к груди человека, и тот снова зашелся в крике, брызгая слюной. Краем глаза Тамара заметила согнувшегося у дальней стены Джимморрисона. Кажется, лейтенанта Стеклова тошнило.
Серый туман стал еще гуще. Звон цепей, истошные крики и довольное урчание домового слились в невообразимую какофонию. Тамара не выдержала — заткнула уши, зажмурила глаза. Но даже так она услышала, как Мыря довольным голосом пробасил:
— Упокой!
И сразу стало тихо. Журин перестал кричать и биться, с отвисшей нижней губы побежала слюна. Мочана, сменив Мырю, завершила ритуал, выпив свой завершающий глоток, и тихо рассмеялась, промакивая платочком поджатые губы.
— На ветер!
Мгла быстро рассеивалась. Незнати сидели за столом, сыто отдуваясь. Глаза их затянуло поволокой, на губах играли довольные улыбки. Журин, сгорбившись, вжался в угол и не шевелился.
— Наконец-то, — простонал Джимморрисон, рывком распахнул тяжелую дверь и срывающимся голосом позвал конвой.
Заключенному снова натянули на голову мешок. Сам идти он не мог, но конвоиры умело подхватили его под руки и вывели из бокса. Вскоре звон цепей и звуки шагов затихли, потом загремел лифт, унося того, кто еще полчаса назад был Геннадием Стальевичем Журиным, наверх, в мир вечного забвения.
— Поесть вам принесут через полчаса. Раньше нельзя, — стараясь не глядеть на незнатей, сказал Джимморрисон. — Мы пойдем. Полковник вас вызовет.
— Идите, детки, идите, — благостно улыбаясь, ответила за всех Мочана. — А мы отдохнем покуда.
По дороге к лифту Стеклов достал из кармана серебристый блистер, выдавил две таблетки. Одну сунул в рот, другую протянул Тамаре.
— Что это? — дрожащим голосом спросила она.
— Феназепам. Транквилизатор. Проглоти — и через двадцать минут станет легче…
Глава седьмая
Матуха Вошица грызла жареную кошачью ножку. Мясной сок стекал по подбородку, длинные клыки поблескивали в тусклом свете коптилки. Время от времени матуха вытирала жирные пальцы о смоляные космы перьевых волос и сыто отрыгивала. Пир удался на славу. С тех пор как сгинул Косарь, впервые Вошица и ее ватажники поели от пуза жареного мясца.
Откинув голосую кость в угол, матуха растеклась телесами по лежанке, довольно пробурчала:
— Ай да Алконостиха, ай да старая карга. Угодила, ничего не скажешь.
— Ага, — ощерившись в улыбке, закивал Кукан, отчего суконная шляпа слетела с головы заводника и покатилась по полу. Матуха и остальные ватажники — Два Вершка, Горох, Давло — захохотали, пуча глаза.
— Трясень тебя возьми! — выругался Кукан. — Эй, Махоня! А ну, шляпочку подай!
Хлопотавший у очага шипуляк, услыхав грозный окрик, съежился и что-то пискнул.
— Не, не подаст, — флегматично сказал Давло, ковыряя в зубах вязальной спицей. — Забил он на тебя.
Снова что-то пропищав в ответ, Махоня отвернулся и загремел грязными мисками. Горох и Два Вершка вполголоса перешептались и ударили по рукам — забились.
— Ты че, глухой? — В голосе Кукана послышалась угроза. — Сюда иди, ссычье кобылье! Быром!
Махоня испуганно заковылял на кривых ногах к заводнику и тут же с визгом отлетел к очагу, едва не попав в огонь, — разозлившийся Кукан с оттяжкой ударил шипуляка короткой плетью, что всегда носил за голенищем сапога. Визг Махони еще больше взбесил ватажника. Кукан вскочил на ноги, вышел на средину логовища.
— Ко мне, бегом! Ну!
Подвывая от боли, боком, по-паучьи, Махоня с опаской подобрался поближе к заводнику — и снова под хохот ватажников получил удар плетью.
— Слов наших знать не хочешь?! Волынишь? Я тебя научу, гнидень простобрюхая, поведению! Я тебе укажу, кто тут хозяин! — Кукан разошелся не на шутку и принялся охаживать шипуляка. Черная плеть свистела в воздухе. Махоня уже не визжал. Скорчившись на грязном полу, он тихо выл на одной ноте, закрывая нечесаную голову обожженными у очага руками.
— Дай-ка я! — Давло тоже решил поучаствовать в забаве. Поднявшись, торопень на единственной ноге доскакал до шипуляка и со всего маху припечатал подрагивающий живой комок своим кабаньим рылом.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
