«Бесполезно! Я занимаюсь чем-то бесполезным и только трачу силы», — понял Джоэл, ловя себя на мысли, что Страж вернул ему лучшую форму перед тем, как они вышли за стену, снял усталость и головокружение от голода и бессонницы. Но уже скоро все вернулось от усилий, приложенных, чтоб прорубиться к Змею. Желудок закручивался тугим узлом, заледенев, как и ладони, лоб покрыла испарина. Все тело прошивал холодный жар предельной концентрации и ярости.
— Линии! Используй линии! — крикнул Каменный Ворон с высоты, нанося удар Змею, врезаясь в него в самоубийственном полете и отскакивая, как маленькая пичуга, влетевшая в стекло.
Джоэл дернул за несколько попавшихся черных веревок, оборвал их, но ничего не изменилось, никаких чудес не случалось, Змей не падал замертво, хотя вроде бы вздрогнул. Он заметил прикосновение и ущерб, когда удалось дотянуться до одной из насыщенно-алых линий, они тянулись к его хвосту, который размахивал над бездной великим маятником безвременья. И приходилось уклоняться от него, катиться кубарем то в одну, то в другую сторону.
Маятник пролетал, едва не касаясь лица, шевеля взмокшие волосы на затылке. Джоэл только считал вдохи и выдохи, чтобы не сбиться с ритма ударов, не потерять скрип своего испитого удушьем дыхания. Когда хвост Змея пронесся над ним, он резко упал на спину и взмахнул мечом, отсекая несколько чешуек, но Змей даже не заметил. Не хватало верного оружия Нейла Даста, чтобы сразить древнего асура. Требовалось овладеть иным искусством, неведомым, непонятным, но которое все пророчили ему как единственную судьбу. Он не верил в судьбу, только в выбор.
— Джоэл… — хрипел Страж Вселенной, истекая кровью.
— То, что ты бессмертный, не значит, что ты неуязвимый. Привык к другому в своих живых мирах? — рассмеялся Змей, размахивая цепкими лапами, как у богомола, кроша броню перевернувшегося в воздухе Каменного Ворона.
Змей торжествовал, дробя гранитные пластины крупными жвалами на брюхе. Он напоминал гибрид рептилии и насекомого, да еще грива по хребту у него вилась, как у вымерших лошадей. Морда оказалась и вовсе почти волчьей, широкая, с приподнятыми крупными ноздрями и огромной пастью, в центре которой вилась черная воронка вместо языка. Змей то распадался, то возникал, сотканный весь из множества слоев черных линий, он ими управлял, они определяли его суть, и в его Мирах Хаоса других не существовало.
— Я — ваш бог! Разве можно сражаться с богом? Без меня ваши миры пропали бы в черной дыре, я сохранил их как свои сокровища, — прорычал Змей, обрушивая на Джоэла удар когтей одной из лап.
Уклониться удалось лишь чудом, но и то не до конца — когти врезались в плечо, левая рука повисла безвольной тряпкой. Джоэл глухо завыл, но почти не почувствовал боли, а Змей выплюнул языки черного пламени, которые оказались не огнем, а новыми черными линиями, пережеванными остатками сущности и разума всех, кого он поглощал долгие годы. Их оболочки, Разрушающие, скитались голодными мертвецами за пределами мира линий. Хотя бы они не мешали. Но толку-то? Двое вторгшихся безрассудных героев все равно проигрывали.
— Нет! — донесся отчаянный крик Стража Вселенной, исковерканного, окровавленного. Птичий образ таял, обнажая человека в разорванной кольчуге. Он размахивал мечом, но черные линии растягивали его, как на дыбе, разрывали, заставляли исчезать черным дымом. И вновь он появлялся, уже в другом месте, но борьба не имела смысла, когда когти Змея впивались в тело, когда его клыки рвали плоть. Страж Вселенной, всех миров за пределами Норы Змея, проигрывал в чужеродном для него бытии, не понимал его законов, не работала его великая мощь. Вскоре он просто слабо вздрагивал, как раздавленный жук, едва держа меч.
— Что, не можешь умереть? Ведь в этом твое проклятье, — смеялся Змей, рыча утробным басом, как незримый орган. — Станешь еще одной моей забавой, моей игрушкой, которую я буду ломать и собирать заново. Пусть по тебе плачут те, кто послал тебя на эти муки.
— Ты никогда… — прохрипел Страж Вселенной, но его сжали когти одной из множества лап Змея. Он изменялся, отращивал конечности, выпрастывая их из черноты бронированного тела, где не различалось начала и конца, только отдельные сегменты, как у гусеницы.
— Смотри, Сумеречный Эльф, твой Страж Мира, Белый Дракон, не удался, он будет теперь моим. Моим, хочет он этого или нет, но он станет ключом к моей свободе, — гудел голос Змея, а Джоэл пытался рубить сотни жгущих линий, но они опоясывали его, обхватывали плотным коконом.
«Проиграли! Мы проиграли!» — с ужасом понял он, когда его захлестнула с головой бесконечная темнота. Он тонул в ней, как в омуте, как в день своей мнимой смерти на Королевской Улице, но теперь ему готовили участь хуже смерти, пусть он и не представлял, в чем она состоит.
Где-то вдалеке остался Каменный Ворон, Вермело, человечество. Внутри кокона Джоэл оказался один на один со своими призраками, притупилась даже боль, ушла неземная усталость. Замерло все пустыней остановленного времени, как обратное рождение, как исчезновение до разложения на клетки и частицы.
Линии перетирали плоть, съедали кислотой кожу, выгрызали мышцы, превращая в иное существо, лепя заново. А в меркнущем сознании представлялся бальный зал, где Джолин в красном платье и Ли в нарядном бархатном фраке кружились с ним в вальсе на троих, в их новом придуманном танце, символе их счастья и гармонии. И безликие зрители аплодировали, завороженные красотой и радостью. Но Джоэл чувствовал, что в зале что-то не так, что-то заставляло возвращаться, не утопать в сладких грезах несбыточного, пока из его тела лепили нечто иное, другое существо, ключ к свободе из Норы Змея, его тюрьмы. Джоэл же сгорал в плену черных линий.
— Здравствуй, Белый Дракон, — донесся голос Змея Хаоса. — Ты не хотел приходить, но тебя привел Каменный Ворон, Сумеречный Эльф… у него много имен в разных мирах, и ни одно из них не верно. Он — лжец.
— А ты? Великий любитель правды? — прорычал Джоэл, с усилием приоткрывая глаза. Еще никогда так не хотелось спать, дремота туманила рассудок, загоняя в недра бессилия. Все воспринималось отстраненным и бессмысленным, как под действием сильного наркотика.
— Я — суть и смысл ваших миров. Без меня вы все погибнете, — объяснил Змей, мягко, почти по-доброму. Он вовсе не собирался убивать своего нового Вестника, но он превращал его подобного себе монстра, но творил не союзника, а верного раба, слугу, лишенного воли.
— С тобой погибнет множество миров… Ты не можешь по-другому, — ответил Джоэл. — И то, что ты лишил меня Ли и Джолин, не поможет тебе подчинить меня, я только больше возненавидел!
Змей остановился, как и кружение черных линий вокруг, как и проникновение их в разум, под кожу, в мышцы. Джоэл чувствовал, как сквозь уши незримые черные ворсинки вползают ему прямо в мозг, раздвигают кости черепа, изменяют его форму. Мучения плоти отзывались притупленно, как под морфином, хуже скребла боль отчаяния проигравшего в душе.
— Джолин… мертва? — вдруг растерянно пророкотал голос Змея, точно он все еще не верил, поэтому глядел на Вермело двумя глазами, чтобы убедиться. И все еще не желал принять реальность этой утраты. Он потерял своего верного раба и теперь, похоже, создавал нового.
