Девушка спешилась и встала подле графа.
— Здравия вам, лорд Шейланд.
На вкус Виттора, она была излишне груба: слишком широкие бедра, слишком полная грудь, чересчур много блеска в глазах и золота в волосах. Но, вне сомнений, Сибил была видной барышней. Причем — именно такой, какая нужна старику-графу, чтобы блеснуть мужской силой. Эта дама явно создана не для философских бесед.
— Поздравляю вас, миледи! Праматерь Мириам дала вам самого достойного мужа!
Часом позже начался ужин. Виттор сиял от гордости, просто не мог скрыть улыбку. Он выжимал из этого вечера все до капли.
Еще до приезда Нортвудов он повелел накрыть столы для Эллины и Галларда с их свитами. День вышел суматошный, все оголодали и поели очень быстро. Теперь, с появлением медведей, стол был накрыт заново — и Виттор пригласил Эллину и Галларда разделить трапезу с Нортвудами. Пускай не трапезу, но хоть чашу вина, чтобы отметить встречу. Ваше святейшество, ваше преподобие, вы окажете великую честь графу — видят боги, он достоин ее! И Галлард, и Эллина, конечно, согласились. Но их огромные свиты уже поужинали, да и в трапезной теперь тесно, потому Галлард пришел один, а Эллина — с единственной помощницей, Корделией. Высшие лидеры Церквей — поодиночке, без стены из сутан, за одним столом с Виттором! Но и этого мало. Чтобы не дать церковникам замкнуться друг на друге, Виттор усадил Галларда рядом с Элиасом (ваше преподобие, умоляю, порадуйте графа с молодой женою!), а Эллину — рядом с собой. Да, да! Виттор Шейланд, внук купца — по левую руку от властительницы Церкви! Святая мать, позвольте мне ухаживать за вами, я никак не могу доверить это слугам… Правда, тут вмешалась Корделия:
— Я обслуживаю ее святейшество за столом. Не вижу причин отступать от порядка.
Виттор рассыпался в извинениях и уступил — но сидеть-то остался рядом!
Нет, он не строил иллюзий и не пытался разговорить Эллину, но с высоты своего заоблачного места смело болтал с остальными. Пересказывал Нортвудам события последних дней (была только суета да морока, ничего интересного вы не пропустили, все главное впереди!) Описывал войну (кайры-то победили, но закатники бились очень слабо, заслуга Ориджина невелика). Развязно хвалил графиню Сибил (теперь-то, при виде ее красоты, всякому ясно, почему граф опоздал на войну). Графу с графиней это льстило, остальных медведей смешило, а краснел почему-то лишь один епископ Галлард. Виттор заметил огонек и тут же раздул:
— Ваше преподобие, окажите честь графине, позвольте ей наполнить ваш кубок!
Он позволил, она наполнила (наклон, декольте перед глазами епископа).
— Б-б-благодарю, — выдавил его преподобие.
— Ваше святейшество, прошу вас, порадуйте молодоженов пожеланием!
Виттор нагло использовал Эллину, но архиматерь приняла за чистую монету. Она была выходицей софиевского ордена и всю свою молодость правила свадьбы. Эллина поднялась, опершись на руку помощницы, и произнесла самую блестящую свадебную речь, какую слышали стены Уэймарского замка. Даже у старого графа отвисла челюсть, а Сибил и вовсе забыла дышать. Опустившись на место, Эллина шепнула Виттору:
— Благодарю за возможность, молодой человек. Я вернулась в свои лучшие годы.
Тьма, да большего и желать нельзя!
— Музыку! — приказал Виттор. — Музыку в честь… всех!
Еда была забыта, начались танцы. Женщин категорически не хватало: лишь молодая графиня, жена Крейга Нортвуда, супруга и дочь кастеляна. (Ульянинка Корделия не могла танцевать по уставу ордена, об Эллине речь не шла.) Однако дефицит лишь подогревал азарт. Младшие рыцари Нортвудов взялись за служанок, старшие соперничали за внимание малочисленных дам. Граф устал на втором танце, сел в стороне и с большим самодовольством глядел, как кавалеры чуть не дерутся за его супругу. Весь его вид говорил: «Завидуйте, черти!» Виттор сказал ему:
— Позвольте сознаться, милорд: я вам завидую.
— Хе-хе, — ответил старик.
Епископ Альмера дорвался до леди Сибил и повел ее в танце, нещадно наступая на ноги. Медведи хохотали, граф блаженствовал. Мрачная Корделия пыталась увести Эллину спать, архиматерь отгоняла ее досадливым жестом. Звенела не просто свадебная музыка, а свадебная из Надежды — родной земли Эллины. Я чертовски хорош, — думал Виттор. Еще бы чем-то закрепить успех. Взять с кого-нибудь обещание помощи. Пускай, например, епископ Галлард…
И вдруг мысль оборвалась скверным наблюдением: Мартина нет. Мартин любит громкую музыку, Мартин любит пляски, Мартин любит большие декольте… Почему, тьма сожри, он исчез?! Взяв Доннела, Виттор ринулся на поиски.
Брат обнаружился вскоре, но его вид нисколько не унял тревогу. Лицо Мартина имело цвет имперского мундира, на его груди расплывалось огромное жирное пятно.
— Что произошло, тьма тебя?!
— Ну… ты сказал: используй, что имеешь… И я того…
— Что?!
Виттор схватил его за грудки.
— Обещай, что не скажешь отцу.
— Сначала выкладывай!
Мартин рассказал — у Виттора волосы встали дыбом.
Танцы согрели кровь Мартина, и он решил найти ту самую послушницу. Хотел просто увидеть и все, честно, ничего такого. Он встретил ее в коридоре. Свита Эллины оканчивала сборы, послушница спешила куда-то с кувшином масла. Мартин ринулся ей навстречу, она попыталась обогнуть его, он шагнул наперерез и столкнулся с нею. Масло плеснуло из кувшина — частью на него, больше на нее. Мартин сказал:
— Простите.
Сказал:
— Ничего страшного, я вытру.
И стал вытирать масло голыми руками. Оно только размазывалось по одежде послушницы, делало ее прозрачной и гладкой. Мартин водил руками по ее бокам, животу, груди и повторял:
— Ничего страшного, все вытру.
Она стояла и смотрела, как тогда, а он все гладил ее, как вдруг услышал:
— Пожалуйста…
То было первое ее слово, обращенное к нему.
— Пожалуйста.
Это так потрясло Мартина, что он тут же опомнился, побагровел от стыда и стал умолять о прощении…
Виттор влепил ему пощечину, не дожидаясь конца рассказа.
— Ты — кретин! Придурок! Я почти договорился с Эллиной! Тьма тебя сожри! С ее святейшеством архиматерью Эллиной! Старуха уже почти решила, что я ее лучший друг! И сейчас к ней придет твоя эта… вся в масле!
— Не придет… — промямлил Мартин.
— Что?
— Не придет… Не скажет…
— Почему вдруг?
— Она мне пообещала…
Виттор снова ударил брата.
— Она б тебе мешок золота пообещала, лишь бы вырваться!
— Нет, все честно… Я сказал: сделаю все, только бы она простила и никому не сказала… А она ответила: хочу в ложе Дара…
