Всё то можно было бы сделать просто молотком — один удачный удар вогнал бы иглу под ноготь так глубоко, что вытаскивать её пришлось бы уже щипцами, но нет — старик предпочитал медленно заводить её, смотря на небольшую струйку крови.
— Ты ведь понимаешь, что это история о жадности? — шепнул он, вонзая вторую в указательный палец. — Твоя и твоего братишки? Что если бы вы решились сразу убить нас обоих, то остались бы в выигрыше?
— Мы не хотели!..
— Заткнись уже со своей лицемерной человечностью, — резко обернулся он. — Я слышу это в твоём тоне голоса — оправдание. Жалкое, неуверенное, натуженное. Вам плевать. Вам было плевать. Да и о чём это я? Ты ведь застрелил его. Прежде всего ты решил, что лучше было бы угодить всем сразу ради наживы, что лучше бы угодить самому себе, а не думал о том, правильно ли это, — Чарли кричал всё сильнее. — Вы оба заслуживаете умереть.
— Так убей!
— Ха… Ха-ха-ха-ха-ха… Сколько верности своему делу.
В какой-то миг он взглянул на Чарльза — пальцы того сильно пульсировали, а те, что были с иглами — медленно напухали. Казалось бы, достойное начало, хорошая расплата за то, что сделал Илай, но боли от того меньше не становилось — не Чарльз произвёл тот выстрел, не Чарльз должен был сидеть на том стуле. Всякий раз смотря на лицо старшего Брата, Уильям думал, что стоило покончить с ним ещё там — добить его камнем на полу.
«Слишком лёгкая смерть», — Джонс действительно был прав в своем изречении, но он не учёл обстоятельства. Слишком лёгкой была смерть именно для Илая — того, кто, по задумке, не должен был пострадать ни в коем случае, ведь именно его слабость была самой очевидной, пускай и лежала не в физической боли. Он стоял в дверном проёме и отлично понимал, что именно там и застрял — между желанием и потребностью, между вынужденными пытками и праведной местью, между виновным и невиновным Братом. Лишь мысль о том, что, принося боль соучастнику, он ещё больнее ранил убийцу, грела Хантера достаточно сильно, чтобы он не сорвался. Но только она.
— Держись, братишка, держись… — тот смотрел в пол и тихо кашлял, стараясь не поднимать глаз. — Мы выберемся отсюда.
— Имя, Илай.
Но ничего не раздалось в ответ. Уилл кивнул и неспешно пошёл к выходу — ему нужен был перерыв. Духота помещений, замкнутость, запах крови — если тот, кого пытают, превращается в мученика, то тот, кто пытает, часто превращается в животного в подобных условиях. Ещё в далёком детстве он видел один фильм о таком — как общество людей, замкнутое и освобождённое от законов, очень быстро сошло с ума. Нельзя было поддаваться тени, нельзя было поддаваться ярости.
Поход по лестнице наверх давался тяжело — боль в ноге часто была куда более, чем сильная — нестерпимая, очень острая. Она напоминала ему, зачем он это делал, за что он это делал — чтобы тот же запах крови не взял над ним контроль окончательно.
— Скажи, — вдруг заговорил старший, — а то я всё понять не могу: ты правда поверил в то, что пацан носил в себе вакцину? Прямо как в старых фильмах — один единственный на весь мир, да? — Уильям остановился на лестнице, но молчал. — Надеюсь, что нет, потому что… Какой же бред… Впрочем, как и попытки твоего брата или кто он там был вразумить или обмануть тебя — я им сразу сказал, что ничего не выйдет. «Мы работаем над вакциной»… Сорок семь лет прошло. Неужели, имея средства, кто-то не сделал бы её уже? А даже, если так — пойми, что парнишка был одним из многих, просто результатом селекции, если я правильно понял. Нет никаких шансов на то, что он хоть что-то значил для мира, и нет смысла горевать из-за упущенного шанса, потому что… Чёрт, да шанса даже не было как такового — тебе в принципе должно быть плевать! Ты!.. Ты вообще здесь? — он попытался оглянуться, но не смог увидеть Хантера прямо позади себя. — Скажи хоть что-нибудь.
Он молчал. Конечно, это была провокация, конечно, не стоило на неё обращать внимания, но боль была не согласна, и тень была не согласна — старик отчётливо видел тёмную фигуру, стоящую перед Илаем, и она полосовала его всеми существующими в мире лезвиями, избивала, ломала каждую кость и клеточку, извивалась от всего того, что приходилось держать внутри себя.
Однако он лишь улыбнулся. Всего-то взглянув вперёд себя, на Чарли, он улыбнулся — может быть в том, что он делал, и не было той справедливости, что так требовалось его нутру, но было ли то приятно — заглушать свою боль чужой? Несомненно. Если кому-то хреново, а другому плохо, то второму всё ещё лучше относительно первого.
Вернувшись обратно в комнату, Хантер приложил к мизинцу младшего Брата лезвие своего ножа и незамедлительно ударил по нему второй рукой. Раздался хруст кости, затем — дерева, а только затем — хриплый стон. Небольшая струйка крови тут же была остановлена, а рана — прижжена наживо зажигалкой. Наёмник бросил старику отрубленный палец на ноги и вновь поплёлся прочь.
— Думай в следующий раз, — хлопнул он того по плечу, пока тот всеми силами пытался вырваться. — Скоро вернусь. А ты поразмысли пока над тем, что у твоего братца не так много пальцев, чтобы вот так препираться.
* * *
В кастрюле над камином кипела вода. Вернувшись с охоты, он сидел в абсолютной тишине и, смотря на огонь, слушал, как Илай пытался достучаться до Чарли, как пытался сорвать с себя многочисленные путы. Надежда — это было самым сильным оружием старшего Брата. Не выдержка, не подготовка, не упёртость, а именно она — надежда. Пока он считал, что есть шанс выбраться, пока он думал, что растягивание времени поможет ему — он не стал бы сотрудничать. Его слепая, безнадёжная, казалось бы, вера подкреплялась и одним простым осознанием: они не нужны Уильяму «Из Джонсборо» Хантеру — ему от них нужно только одно имя.
Сделав себе кофе, он сел напротив кучи различных радио и прочих приборов связи — то был его козырь. Он не был уверен до конца, осознавал ли Брат Илай то, что мог, по-факту, соврать и назвать любое имя, но та куча электроники,
