Стану жить-поживать.
За открытыми дверями – нижнее помещение: каменное, просторное, сводчатое. Камин пуст и чисто выметен. Стены здесь двенадцатифутовой толщины, свет падает из окон высоко над головой. За столом кто-то сидит. «Это вы?» – беззвучно спрашивает он. Томас Мор встает из-за стола, пересекает комнату и растворяется в стене.
– Мартин, это ты? Хорошо выглядишь. Как моя крестница?
Тюремщик снимает шапку. Он собирался сказать, мне жаль видеть вас здесь, обычные пустые слова, лучше было их упредить.
– Ей уже пять, сэр, и такая славная девчушка, спасибо, что спросили. Такая безобидная.
Безобидная? До чего странные вещи люди иногда говорят.
– Читать учится?
– Девочка, сэр? Им от этого один вред.
– Ты не хочешь, чтобы она читала Евангелие?
– Пусть ей муж читает. Принести вам что-нибудь?
– Лорд Лайл по-прежнему здесь?
– Не могу вам сказать.
– А старуха? Маргарет Поль?
Ему подумалось, что теперь, когда он не удерживает руку Генриха, тот может казнить Маргарет.
– Хорошо. Тебе приказано не говорить, понимаю. Как по-твоему, нельзя ли затопить камин?
– Я скажу, чтобы затопили, – отвечает Мартин. – Вы всегда не любили холод. Помню, как вы приходили сюда к сэру Томасу Мору. Вы говорили: «Надо затопить камин», а он отвечал: «Томас, я не могу себе этого позволить». А вы ему на это: «Да боже мой, я заплачу за дрова – перестаньте же надрывать мое сердце, черт побери. Вы, может, и папист, но вы не нищий».
– Я? – дивится он. – Я так говорил? Мое сердце, черт побери?
– Мор умел выбить из колеи. Когда наступала ночная стража, он возвращался из сада и всю ночь водил пером по бумаге. Сидел за этим столом, в простыне. Она была точно саван – у меня аж мурашки бегали. Сам я ни разу его не видел с тех пор, как его увели. Но другие говорят, что видели. И, клянусь жизнью и спасением души, вы услышите старика наверху, Фишера. Услышите, его шаги.
– Не стоит верить в привидений, – неуверенно говорит он.
– Я и не верю, – отвечает Мартин, – но им-то что, верят в них или нет? Послушайте сегодня. Услышите, как старый Фишер шаркает, а потом стул скрипит под его весом, когда он откидывается на спинку.
– В нем не было никакого веса, – говорит он.
Епископ был тоньше сухой былинки. Чего ждать от человека, который, садясь за стол, ставит череп там, где у другого была бы солонка?
– Ваш слуга может спать здесь на тюфяке, – говорит Мартин, – если вы не захотите сами на нем сидеть.
– Сидеть? Я буду спать. Я всегда сплю. Мартин, если сюда приведут как узника моего сына Грегори или сэра Ричарда Кромвеля, ты мне скажешь?
Мартин возит ногой по полу:
– Да, скажу. Постараюсь сказать.
Пол застелен старой тростниковой плетенкой. Он думает: я велю прислать из дома ковер получше; если там что-нибудь осталось.
