По ряду организационных причин, и прежде всего по малому сроку работы, этот отчет комиссии не был представлен, как и Информационные материалы МТУ ВМФ 1950 года о сроке службы батарей типа ЕКТ.
Как уже упоминалось, на очередном из заседаний Правительственной комиссии в качестве главного эксперта от Черноморского флота по вопросу «…сохранения немецкими минами способности к взрыву» был заслушан начальник лаборатории МТИП минно-торпедного отдела Черноморского флота инженер-майор К.К. Гавеман. Являясь не минером, а инженером-электриком, майор обладал практическим опытом разоружения мин. Гавеман очень убедительно, доходчиво и, казалось бы, достаточно аргументированно отстаивал версию о подрыве линкора на донной мине. Его не смущало даже то, что остальные эксперты, привлеченные для работы Минной секции, не менее аргументированно доказывали, что нанести линкору столь обширные повреждения и пробить в его днище столь громадную пробоину мог взрыв значительно больший, чем в 1000 кг взрывчатого вещества типа тротила. С учетом же того, что TEA имело тротиловый эквивалент 1,3, что было равнозначно 910 кг мины LMB, а у мины RMH — 1040 кг тротила. Но, по общему убеждению, и этого заряда было явно недостаточно для нанесения линкору тех повреждений, что он получил в результате взрыва. Поэтому в ходе дальнейших обсуждений членами «минной» секции возникло предположение о «связке» ящичных мин. Но даже и при обсуждении этого варианта наиболее вероятным источником взрыва называли мину RMH. Связано это было прежде всего с тем, что на одной из ее сторон имелась выемка для аппаратуры, которая, как считали специалисты, могла создать кумулятивный эффект при взрыве. Эксперты в своем желании выдать фактическое за желаемое закрывали глаза на то, что мины сбрасывались в воду без учета последующего положения на дне. Тут как в игре в «кости»… — один шанс из шести возможных. То есть «кумулятивная» выемка могла быть направлена в том числе и в сторону дна… Тем более не стоило рассчитывать на кумулятивный эффект от «связки» ящичных мин… Взрыв был бы объемным, с мощным газогидродинамическим ударом в корпус корабля. Как минимум — порвало бы в клочья все палубы и разворотило борта. Как максимум — оторвало бы всю носовую часть линкора, с неминуемой детонацией погребов носовых башен. Но какой бы ни была мина или связка, боеспособность и живучесть каждой из мин определялась ее аппаратной частью и главным механизмом — магнитным замыкателем, приводящим в действие взрыватель мины. Мина RMH имела полный комплект приборов и в конце войны — самый совершенный магнитный замыкатель типа М-2. Но и здесь, определенно действуя на психику членов секции, а затем — и членов Государственной комиссии, Гавеман «образно» и «доходчиво» сравнивал взрыватель этой мины, оборудованной прибором срочности, с примитивным «будильником», который мог остановиться и вновь пойти, если по нему «…сильно стукнуть…». Очень похоже, что Гавеман своими обширными специальными знаниями и главное — своей мощной харизмой обаял всех остальных членов «минной» секции.
Эта версия с «будильником» была озвучена Гавеманом на всех уровнях, принята экспертами и утверждена членами Правительственной комиссии и Минно-торпедным управлением (МТУ) Черноморского флота. Эта же версия стала официальной и уже более полувека не вызывала возражений.
И это притом что целый ряд заключений, выполненных специалистами-минерами к назначенному сроку, по приказанию тех же членов Государственной комиссии уже не подтверждали выводов начальника лаборатории МТИП ЧФ Гавемана. Но эти заключения уже не были рассмотрены Правительственной комиссией, так как к этому времени она спешно «свернула» свою работу.
Так, уже в марте 1956 года в докладе начальника Главного штаба ВМФ адмирала В.А. Фокина — «Описание обстоятельств и причин гибели линкора “Новороссийск”, однозначно звучало: «Причина гибели — подрыв на мине». Этим официальным заявлением, наверняка согласованным с главкомом ВМФ С.Г. Горшковым, любая дальнейшая полемика в военноморских кругах по версиям гибели линкора становилась «… крайне нежелательной».
Государственная комиссия, завершив свою работу в кратчайшие сроки (менее пяти суток), убыла в Москву, а мероприятия, инициированные ею, продолжались долгие месяцы. Так, после гибели линкора «Новороссийск» были тщательно обследованы севастопольские бухты. Водолазы, действуя в назначенных к обследованию районах, буквально прошли по дну с интервалом в один метр, проверяя ил на глубине длинными щупами. Это дало результаты: были обнаружены 32 мины типов LMB и RMH, причем одна из них типа RMH — за 300 метров от места постановки линкора «Новороссийск» на якорной бочке № 3, две другие были обнаружены при подготовке судоподъемной операции в 1956 году. Об этих фактах мы уже упоминали. Естественно, батареи всех мин «RMH», обнаруженных в севастопольских бухтах, были обследованы, и, как то не покажется странным, на этот раз инженер-майор К.К. Гавеман актом от 18 июня 1956 года зафиксировал у 43 из 44 батарей «…напряжение без нагрузки 13,8 вольта, при нагрузке 20 Ом —10,6 вольта…»
Информация к размышлению: согласно официальному отчету 1952 года, батареи всех обнаруженных мин были «…практически полностью разряжены от саморазряда», а по данным проверки Гавемана от 1956 года, все батареи вдруг (?) оказались с напряжением, близким к номинальному и вполне достаточным для взрыва мины!
Этой физической «аномалии» имеется вполне логичное — житейское объяснение. Закончив в 1940 году ВВМИУ им Дзержинского, лейтенант К. Гавеман был назначен не на корабль, как большинство его однокашников по училищу, а направлен для службы инженером по вооружению в один из авиационных полков флота. За два дня до начала войны Гавеман был арестован особым отделом и осужден по стандартному для военного времени обвинению по ст. 58 «в» на 10 лет лагерей. В апреле 1944 года осужденному Гавеману было объявлено «… об отсрочке отбытия наказания по обстоятельствам военного времени» и он продолжил службу на базе оружия, досрочно получил два звания, и к 1955 году служил в должности начальника лаборатории МТИП минно-торпедного отдела Черноморского флота. Привлечение в качестве эксперта минной секции Правительственной комиссии офицера с неснятой судимостью может иметь лишь одно объяснение — член Правительственной комиссии генерал-лейтенант МГБ А. Шилин вполне доходчиво объяснил бывшему «зеку», что от его «авторитетного» мнения в поддержку «минной» версии взрыва линкора будет зависеть процесс снятия судимости, и в последующем — принято решение о продолжении службы в условиях начавшегося сокращения вооруженных сил… Офицер, потерявший за время нахождения в лагере 3,5 года выслуги и не имевший льгот участника боевых действий, в числе первых был обречен на увольнение в запас без права на пенсию… Хороший стимул для «целевой» работы в «минной» секции Правительственной комиссии. А так — все «сложилось»… Гавеман настолько активно отстаивал «минную» версию в гибели линкора, что поставил в сложное положение даже начальника МТУ флота капитана 1 — го ранга Марковского. О чем мы уже вели речь.
Читая эти выдержки из стенограмм заседания Минной секции Правительственной комиссии, так и напрашивается в адрес того же Гавемана: «…твою немецко-еврейскую мать… со всеми ее родственниками». Вот ведь до чего доводят и к чему приводят человека наши разлюбезные сотрудники МГБ с их методами убеждения и принуждения.
