Возродившись после бури,Ты увидишь снова свет,И загадочную Туле[11],И задумчивый корвет[12].
Ты узнаешь цену дружбы,Силу правды, тишины.И туда опять вернёшься,Где надежду встретил ты.
Я не всё понял, что он имел в виду, но в общем мне понравилось. Борис пообещал ещё и подобрать к ним музыку.
А на следующий день мы с отцом опять пошли на рыбалку. С учётом прошлых ошибок ловили на поддёв. Выяснилось, что этот проверенный способ лучше других подходит для нас. Море было спокойным, несмотря на август, и мы могли сосредоточиться на рыбалке, а не на борьбе с течением.
Лодка аккуратно покачивалась на волнах. Посередине днища отец поставил банку с кусочками селёдки – для наживки. Я пытался достать кусок, чтобы надеть на крючок, но он выскальзывал из рук, будто живой.
– Ты берёшь, словно боишься испачкаться… – сказал отец. – Так точно ничего не получится.
И он бережно, стараясь не раскачивать лодку, забросил леску с грузилом, выше которого были навешаны крючки. Мерными движениями он дергал её, понемногу подтягивая к себе.
– Здесь самое главное – правильно поймать движение, почувствовать его. И тогда всё сложится.
– Откуда ты знаешь? – спросил я. – Ты же никогда не ходил на рыбалку.
– Однажды в детстве был. Даже одну плотвичку поймал. Потом, правда, отпустил: с одной-то что делать?
Вскоре отец вытащил первую треску. За ней – ещё одну.
Не сразу и не так красиво, но я тоже закинул леску. На этот раз удача мне улыбнулась. Минут через пять я почувствовал натяжение и увидел треску, которая двигалась в такт моим рывкам.
– Кажется, поймал! – восхищённо прошипел я, словно боясь, что от моего голоса рыба соскочит с крючка.
Это была моя первая в жизни рыба.
– Ну, значит, в ближайшие дни у нас точно будут не макароны, – тоже шёпотом ответил отец, помогая тянуть сильную, изо всех сил сопротивлявшуюся рыбу.
Сразу же после возвращения на берег отец развёл костёр, повесил над ним котелок. Потом почистил рыбу и положил в кипящую воду. Я в это время чистил картошку, морковь, лук. Часть картошки положили в золу. Через час уха была готова. К тому времени от запахов еды, моря, тундры и дыма почти кружилась голова. Отец достал из рюкзака железные миски, ложки и чёрный хлеб. Ещё у него была поварёшка, которой он разливал уху.
Мы ели молча и сосредоточенно. Каждый из нас взял по две тарелки добавки. Оставшуюся уху мы перелили в термос с широким горлом и принесли домой.
Ближе к концу нашего пребывания на Рыбачьем у отца появилось больше свободного времени. Несколько раз мы просто отправлялись побродить по сопкам.
Пройдя по морошковым полям, мы вышли на возвышенность. Из-за холодного лета морошка подоспела поздно и долго стояла крепкой, твёрдой, словно даже не собиралась наливаться влагой. Красивая ягода. На неё даже просто смотреть – и то вкусно.
На солнце было тепло, и мы легли на сухую подстилку из ягеля.
– А ты не верил, что здесь хорошо… – откидываясь назад, произнёс отец.
– Был неправ, – миролюбиво согласился я и, чтобы защититься от солнца, положил руку на лоб и чуть повернул голову.
Прямо перед глазами оказались белые цветочки. Они легко уворачивались от ветра, который ничего не мог с ними поделать. Слишком маленькими они были для него.
– А ещё тут где-то яблоня есть… – сказал отец.
– Да ну! – не поверил я.
– Есть-есть, точно помню. Мне ещё отец показывал, когда мы сюда приезжали.
– Хм, так вы с ним тоже сюда приезжали? А ты не говорил…
Отец как-то неопределённо помолчал.
– Да? – он словно сам удивился. – Забыл чего-то…
По его голосу я понял, что он улыбается. Лежит и улыбается. Ну, и я тоже лежал посреди тундры, прикрыв глаза, и улыбался.
– А ты ещё полярную сову не видел… – неожиданно произнёс отец.
– Не, не видел, – подтвердил я.
– Красивая – очень! Белоснежная с серыми пёрышками. А голова на 270 градусов вертится. Представляешь, какой обзор! Любой позавидует. Она тут хозяин воздуха. Её даже волки и песцы боятся: ради своего гнезда она такую трёпку кому угодно устроит – только держись!
И мы, кажется, задремали – ненадолго, минут, может, на десять. Лежали и грелись в лучах солнца, наслаждаясь мягкими, покрытыми мхом сопками, дышали нежным свежим северным ветром, в котором растворялись ароматы ранимого счастья, бескрайней тундры и вечной спокойной силы.
– Ну ладно, айда домой! – сказал отец.
