«Буде жена откажется подчиняться… советую отхлестать ее кнутом… хорошо выбирай, куда бить, тогда кнут болезнен и полезен, устрашающ и благотворен. А если непослушание переходит границы, сорви с нее одежду, свяжи руки, задай хорошую порку, как следует и старательно, облегчив гнев».
В защиту пуритан надо заметить, что они не пытались совершить невозможное, возродив убеждение первых христиан в бесконечной порочности женщины и почти греховности брака. Они лишь ограничивали роль женщины в жизни домашним хозяйством и материнством.
Молодым людям советовали оценивать полезные качества женщин, на которых они собирались жениться, – послушание, крепкое здоровье, умение хозяйничать, социальное положение. Отвечавшая таким требованиям женщина могла стать хорошей женой и не доставлять хлопот.
Отношение пуритан к любви было столь же мрачным, как почти все их другие обычаи. Вероятно, лишь нежелание хоть в чем-нибудь соглашаться с католиками не позволило им пропагандировать безбрачие в качестве самого достойного образа жизни.
Впрочем, даже политики и чиновники, которым было бы полезно отказаться в своей личной жизни от флирта и занятий любовью, снискав расположение правителей режима, не особенно подчинялись требованиям новой морали.
Они смотрели на женщин по-старому, нередко женились по любви, после женитьбы регулярно изменяли женам, когда удавалось обольстить симпатичную девушку.
Даже армия Кромвеля не могла устоять перед плотской похотью. Роберт, граф Эссекс, генерал парламента, дважды спас кавалерийского офицера, капитана Карло Фантома, от повешения за изнасилование, в первый раз в Винчестере, второй – в Сент-Олбэнсе.
До нас дошли сведения, что капитан Фантом «не удовольствовался лично совершенным насилием, он и своих солдат толкнул на это, а сам стоял и смотрел».
Наконец, капитан, говоривший на тринадцати языках, оставил партию парламента и присоединился в Оксфорде к королю Карлу, где все-таки был повешен.
Он сказал королю:
«Меня ваша цель не волнует, я пришел сражаться за вас ради денег и хорошеньких женщин. Я дрался за христиан против турок и за турок против христиан».
Кромвель пытался с помощью закона ввести в стране строгий моральный кодекс. «Плотская близость» между неженатыми партнерами каралась трехмесячным заключением; особенно жестоко наказывались жители сельских районов, где крестьяне вступали в связь без традиционной свадебной церемонии.
Обычно нанятые приходом, а также друзьями и родственниками провинившейся пары констебли хранили преступное любовное приключение в тайне. Но теперь наказанием за «упущение» – то есть недонесение – служили шесть месяцев тюрьмы. Таким образом, надзирателя наказывали строже, чем истинных виновников.
Главным проступком формально считался адюльтер, хотя нет никаких свидетельств о повешении за любовь какого-нибудь мужчины или женщины в Содружестве28. Процессы, связанные с адюльтером, рассматривались в суде присяжных, и, даже если судьи были убежденными сторонниками пуритан, о присяжных этого никогда нельзя было сказать. Исчерпывающие факты свидетельствуют, что сомнительный адюльтер, окутанный всевозможными тайнами, попросту игнорировали и выносили вердикт «не виновен».
После подписания пресвитерианскими общинами в 1642 г. Ковенанта29 Шотландия превратилась в оплот кальвинизма. Мужчину и женщину могли наказать за «неподобающий жест», за новомодный костюм, за съеденную за собственным столом еду, которую кирка30 считала слишком роскошной для их положения.
Запрещена была рыночная торговля по понедельникам, так как для этого приходилось работать в субботу; запрещена ссуда денег; купцам предписывалось закрывать лавки на время поста, порой длившегося неделю. Шпионы заглядывали в каждую пивную и вылавливали мужчин, произнесших проклятие.
Прелюбодеи должны были надевать власяницу и в течение двадцати шести воскресений сидеть в кирке на «позорном стуле». Уличенные в адюльтере, босые, с непокрытой головой, стояли у дверей кирки перед приходившими и уходившими прихожанами. Во время службы их ставили перед кафедрой с надетым на шею плакатом, подробно извещавшим о преступлении.
При повторном прегрешении собрание кирки в Данфермлайне приказывало бичевать виноватую женщину, клеймить, провести по улицам и изгнать из города.
Суровый кодекс неизбежно вызвал не только расцвет аморальности, но и страшный всплеск противоестественных прегрешений. Писатели того времени приводят бесчисленные примеры «скотоложства», за которое человека вместе с животным сжигали живыми.
Ежедневно кого-то вешали, бичевали, прибивали за уши к виселице, вырывали язык. Но все подобные меры оставались неэффективными.
Один солдат Кромвеля писал о шотландцах:
«Грехи адюльтера и блуда так часто меж ними свершаются, точно против этого нет никаких заповедей (приговаривают только пропащих женщин, принесших не менее шести ублюдков)».
Пожалуй, хуже всех прочих жестокостей ковенантеров была охота на ведьм. В Файфе за три недели сожгли тридцать ведьм, в Торриберне одна из каждых трех пожилых женщин была признана ведьмой и понесла наказание.
Июльским днем 1649 г. сэр Джеймс Бальфур стал свидетелем, как «парламент категорически приказал комиссарам пытать и сжечь двадцать семь ведьм и колдунов – женщин, троих мужчин и мальчика».
Один английский газетчик писал о шестидесяти женщинах, обвиненных в моральных прегрешениях. Хотя некоторые проступки были совершены двадцать лет назад, все обвиняемые признались.
«Суд потребовал рассказать, как признание было получено, и они объявили, что их принудили, подвергнув невыносимым пыткам: подвешивали за связанные сзади большие пальцы рук, после чего двое горцев их бичевали; к подошвам подносили горящие свечи, вставляли между пальцами ног, в рот, зажигали на голове».
Другим вырывали клещами ногти, раздирали губы железным обручем, известным как «узда для ведьм», надевали на голое тело смоченную в уксусе власяницу, отчего кожа слезала. Нередко подобными зверствами занимались священники.
Мужчины становились тиранами дома и за его пределами. Мирянин по имени Арчибальд Джонстон из Уористона нередко заставлял жену стоять перед ним на коленях во время семейной молитвы, пока сам громко молился о ее прощении за «чрезмерную плотскую любовь».
Подобная дикость, безжалостность вкупе с фанатизмом Джона Нокса31 оставила в наследство Шотландии мрачную, слепую веру, от чего она так никогда полностью и не избавилась.
