Я, сидя в модуле, думал вовсе не о страхе замкнутого пространства, а о совершенно ином.
«Чуткий ко всяким проявлениям движения жизни, японец мало любит форму, этот предел подвижности. Симметричность всего живущего, форм животных и растений — это явное выражение стремления природы к равновесию — оставляет его совершенно равнодушным. Он наблюдает и ухватывает в природе асимметричное, нарушенное равновесие, подчеркивает формы в момент изменения», — писал в 1904 году в книге «Япония и ее обитатели» Г. Востоков.
Как же примирить современную симметричность Японии и ее древнюю, асимметричную, душу?
Рай самураев
Когда глупого ронина выбросили через ворота на арену, зрители возрадовались и зааплодировали.
Да и как было не радоваться, когда дуралей подполз на четвереньках к брошенному в песок мечу, вспугнув двух слуг, убиравших кровавые следы предыдущей битвы. Те спаслись от дурня через ворота. Из толпы донеслись крики:
— Покажи им! Отомсти за своего брата, малый!
Акира чувствовал, что душа его сейчас далеко и от него самого, телесного, и от всего, что произошло с ним в жизни. Он не понимал, что Токоты больше нет, он чувствовал лишь рукоять легендарного меча в руках, и рукоять эта еще сохранила тепло рук его брата. Теперь это тепло было всем, что осталось от Токоты.
Раздался боевой звук труб, и Акира зажмурил глаза. Наступил момент невероятной ясности. Домой ему путь заказан, не вернется он. Состязания были его идеей, а укоризненные взгляды остальных — «Почему ты взял с собой Токоту?» — убили бы его.
Не было у Акиры выхода. Жизнь и смерть утратили свое значение.
Вэй Гуань вышел на арену через правые ворота. Толпа жадно, голодно воззрилась на него, ведь глупый ронин перестал уже развлекать ее.
Вэй Гуань медленно стянул с плеч бесцветную одежду, обнажив торс. Зрители зашевелились в изумлении, увидев его татуировку, невероятное, филигранное произведение искусства, начинавшееся между лопаток и стекавшее вниз по спине. На татуировке изображались два бога, мужское божество Изанаги но микото и женское Изанами но микото, в великолепных одеяниях и роскошных масках, стоявшие на подобном радуге мосту в небесах.
Вэй Гуань медленно подошел к Акире и остановился в паре метров от него. Руки его казались расслаблеными. Акира все еще стоял, зажмурив глаза, сжимая меч и не глядя на своего противника.
— Что такое присутствие Ничто?
Акира открыл глаза. Несколько мгновений он пытался осознать, о чем его спрашивают.
— Что такое присутствие Ничто? — терпеливо повторил Вэй Гуань. Он говорил очень тихо и очень отчетливо.
— Исчезни, — устало отозвался Акира. — Или я убью тебя. Я ничего не имею против тебя самого и не хочу играть по правилам сёгуна, все это не имеет никакого смысла, но если ты не оставишь меня в покое, клянусь, я уничтожу тебя.
— Что такое присутствие Ничто?
— Оставь меня с миром, будь добр, монах. Мне нужно… мне нужно все вернуть.
Публика вдоль балюстрады начала позевывать от скуки и свистеть:
— Да, боритесь же вы, ленивые собаки!
— Обнажи свой меч, Акира!
— Что такое? Да убьете вы друг друга, наконец?
— Твой брат был лучше, он хотя бы сопротивлялся!
— Ба, да вы — трусы!
— Убить обоих? Обоих убить!
— Сацудзо!
— Пусть Сацудзо убьет их!
Дикий смех сетью оплетал Акиру и душил его. Он был старшим из сыновей героя Текемады, а люди смеялись над ним. Он держал в руках легендарный меч, а они смеялись. Это было еще хуже, еще ужасней, чем смерть Токоты, павшего все же в борьбе. «Твой брат был лучше». Текемада покачал бы головой и отвернулся, если бы мог сейчас видеть своего старшего.
Нет, так не должно быть! Он не должен сдаваться и просто так уступать. У него еще пять живых братьев и сестер, ему есть о ком позаботиться. А это значит, он должен выжить в этих состязаниях и вернуться домой, любой ценой! Но как?
Мог ли он после того, что произошло с Токотой, рассчитывать еще на что-то? Вряд ли.
Он видел лишь одну-единственную возможность: он должен победить Вэй Гуаня и убить его, приняв участие в кровавой игре сёгуна.
И Акира дико взмахнул мечом, а Вэй Гуань начал пританцовывать. Акира взрезал песок и само небо, но ни разу не попал в тело юного монаха. Внезапно Вэй Гуань взлетел в воздух, и Акира упал на арену, а меч выскользнул из пальцев юного воина. Песок взметнулся ввысь. Вэй Гуань вновь расслабился.
В почетной ложе сёгуна повскакивали со своих мест самураи:
— Что это было?
Сёгун прищурился. Невероятно! Такого быстрого удара он еще никогда не видел, а уж он многое повидал в своей жизни, больше, чем остальные воины. Сёгун слышал о многих удивительных вещах, но это… да было ли такое вообще возможно? Один-единственный удар…
Акира, страшно кашляя и взмокнув от усилий, поднялся на ноги. Что-то сломалось в нем, и ему казалось, что во всем его теле поселилась безграничная боль.
Босой, полуобнаженный монах приблизился к противнику, подарив тому драгоценную тень.
— Что такое присутствие Ничто?
Акира сейчас почти рассмеялся бы, если бы помнил, как это делается. Это какое-то безумие, этот полуголый сумасшедший монах с глазами-миндалинами не подходил ко всему тому, чему учил его в воинском искусстве отец.
— Все, — выдохнул Акира, стараясь удержаться на дрожащих ногах. — Все и есть присутствие Ничто. Об этом знает каждый ребенок.
— Правда? Но все не похоже на Ничто, как любовь не похожа на ненависть.
— Лучше не спрашивай меня. Лучше борись. — Акира вновь вцепился в меч и устремился на противника. Он был уверен, что попадет, но его удар ушел в пустоту. Акира вновь обрушился на монаха и вновь изрубил лишь песок.
Вновь удар. Еще удар.
Он должен попасть на этот раз! Удары были такими быстрыми, что отнимали все его силы. Но монах по-прежнему танцевал свой танец, и никто бы не смог убить его.
Через какое-то время Вэй Гуань начал прикасаться к противнику — к его спине, голове и плечам, и иногда прикосновения эти казались ужасающе нежными, словно монах поглаживал Акиру. Но тот становился все слабее и слабее. Все больше иероглифов его имени отлетали прочь из жизни. Акира потерял легендарный меч, имена отца и матери, а вместе с ними и воспоминания об ужасной гибели брата Токоты. В последние мгновения Акира даже почувствовал почти умиротворение и улыбнулся…
