И все же иметь музыкальный талант и получать гонорары за публичные выступления — вещи разные. Миклош знал, что какие бы аргументы он ни привел, пытаясь переубедить старших членов семьи, это ни к чему бы не привело — отношение к Гизеле все равно будет пренебрежительным.
Пол Феррарис был великим скрипачом, и Эстергази, без сомнения, могли пригласить его в гости.
Но чтобы его дочь стала невестой главы рода и будущей княгиней! Нет, это невозможно.
С той минуты, когда Миклош впервые поцеловал Гизелу, он знал, что только с ней будет счастлив. Она была той женщиной, которую он искал всю жизнь.
И дело было даже не в ее изумительной красоте и прекрасной душе. Они были созданы друг для друга, и души их пели в унисон, их объединяла необъяснимая, но нерушимая связь.
Это был союз двух душ, и Миклош с отчаянием думал о том, что больше в его жизни такого не встретится.
Спускаясь к завтраку, он твердо решил сообщить тетушке, что уезжает немедленно.
Она была на террасе, откуда открывался великолепный вид на парк, который Миклош так хотел показать Гизеле.
В молодые годы великая герцогиня Эстергази считалась самой красивой в роду и до сих пор выглядела великолепно. Она сидела за столиком, держа в изящной ручке кофейную чашку; ее седые волосы были тщательно завиты и уложены, а одета она была в роскошное платье, в котором больше пристало бы появиться на дворцовом приеме.
Увидев племянника, она улыбнулась и сразу стала лет на двадцать моложе. С грацией балерины она протянула ему свою белоснежную ручку и мелодичным голосом произнесла:
— С добрым утром, мой дорогой Миклош! Надеюсь, тебе хорошо спалось после вчерашнего вечера?
При этих словах в ее глазах блеснули насмешливые искорки: вчера, когда она спросила его, с кем он провел время за ужином, Миклош отказался удовлетворить ее любопытство.
Сев за столик, Миклош отставил в сторону тарелки и придвинул к себе только кофейный прибор.
Герцогиня заметила, что он подавлен, а под глазами у него темные круги, но не стала заострять на этом внимание.
Она заговорила о другом:
— Сегодня утром я получила письмо от твоего дяди. Он очень рад, что ты гостишь у нас, и немедленно выезжает из загородной резиденции, чтобы повидаться с тобой.
Слова, которые Миклош приготовился произнести, застряли у него в горле.
Он прекрасно понимал, как будет обижен герцог, если, покинув своих любимых лошадей и соколиную охоту, он прибудет в столицу и не застанет своего племянника.
Но он так же хорошо представлял, как мучительно ему будет остаться в Вене и не иметь возможности увидеться с Гизелой.
— Очень любезно со стороны дяди Людвига, но мне неловко доставлять ему столько хлопот.
— Герцог, как и я, беспокоится по поводу твоей женитьбы. Это чрезвычайно важно, и мы готовы помочь тебе всем, чем можем.
— Я не тороплюсь с этим, — быстро сказал Миклош.
— А должен бы поторопиться, милый мальчик, — заметила герцогиня. — В твоем возрасте уже пора позаботиться о продолжении рода.
Увидев гримасу на лице племянника, герцогиня рассмеялась:
— Я знаю, что ты слышал это уже сотни раз, но таков твой долг перед семьей, нравится тебе это или нет.
Она одарила его очаровательной улыбкой и добавила:
— Я много думала о том, кто годится тебе в жены, и решила, что это ни в коем случае не должна быть австрийка.
Миклош недоуменно поднял брови, и она пояснила:
— Чопорность и косность австрийцев превосходит всякие границы. А как страдает от них бедная императрица!
Герцогиня понизила голос:
— Как тяжело видеть ужасное отношение к нашей императрице ее престарелой свекрови и двора, который пляшет под дудку эрцгерцогини!
— Неужели все так плохо? — спросил Миклош просто потому, что надо было что-то сказать.
— И даже хуже! Императрица сама говорила мне, что чувствует себя счастливой, только когда приезжает в Венгрию.
Миклошу было это известно.
Он встречался с императрицей Елизаветой, которая в Будапеште считалась необыкновенной красавицей, и слышал от нее те же признания.
Согласно австро-венгерскому договору, девять месяцев в году она проводила в своей любимой стране.
Она всегда старалась приблизить к себе венгров и заменила весь штат прислуги, который подобрала для нее свекровь.
Миклошу совершенно не хотелось говорить о своей женитьбе, но он не знал, как этого избежать, и потому ответил:
— Хорошо, никаких австриек.
— Не сомневалась, что ты согласишься, — сказала герцогиня. — И конечно, никаких француженок: одному Богу известно, что стало с этой страной после последней войны. — Рассмеявшись, она добавила: — Само собой, я не хочу, чтобы ты женился на немке.
— Разумеется, — согласился Миклош.
Ему вспомнилась безнадежная скука, которую он испытывал на всех приемах, где были немецкие герцоги, графы или бароны, которые держали себя с важностью императоров.
С вымученной улыбкой Миклош сказал:
— Что ж, это значительно сужает область поиска. Похоже, тетя Катерина, мне придется вернуться домой и поискать себе невесту там.
— Там ты уже всех видел. И, думаю, ты согласишься со мной, что было бы непростительной ошибкой позволить венгерским девушкам вступить в борьбу за титул княгини Эстергази — если, конечно, ты в кого-нибудь из них не влюбишься.
Смятение, которое отразилось на лице Миклоша, не укрылось от герцогини, и, прежде чем он успел что-то сказать, она произнесла:
— Прости, Миклош. Я не хотела совать нос не в свое дело.
Она сразу поняла, что это значит. Мягко взяв Миклоша за локоть, герцогиня усадила его рядом с собой.
— Я вижу, что ты несчастен, — доверительно начала она.
Миклош не отвечал, и герцогиня продолжала:
— Много лет назад я пережила то же самое. Такое не забывается, и только время способно залечить душевную рану.
В ее голосе прозвучала неподдельная боль и такое искреннее участие, что Миклош невольно вздрогнул.
Ему вспомнилось, что еще в детстве он слышал историю несчастной любви Катерины к придворному послу.
Он совершенно забыл об этом, и только сейчас ему стало понятно, отчего эта уже немолодая женщина была так добра и отзывчива в отличие от других членов его семьи.
— Вы говорите, такое нельзя забыть, — сказал Миклош.
— Истинная любовь — это единственно возможный рай на земле. И даже если она была краткой, мы должны быть благодарны Богу. Ее голос дрогнул, и она умолкла.
