Я зажмурился, не в силах отогнать страх и встать. И в тот же миг горячий влажный язык перечеркнул мне лицо.
Глаза раскрылись сами собой.
Надо мной стоял громадный полуседой вулх. Истинный вулх, а не оборотень. Уж я-то умею различать.
Вулх снова лизнул меня в лицо. Я скосил глаза — ещё шесть зверей, еле заметно виляя хвостами, наблюдали за мной. Эти были помоложе и поменьше и без благородной седины в шерсти. Тоже истинные.
Опираясь на руки, я всё-таки встал и задумчиво потрепал вулха-вожака по мощному загривку. Вулх ткнулся лобастой головой мне в бедро, щекоча кожу.
— Здравствуй, серый брат, — прошептал я. — И вы, братья!
Хвосты выразительно завертелись. Не так, конечно, как у деревенских псов. Вулхи вообще спокойнее выражают свои чувства. Впрочем, чувства вулхов ничуть не мельче и не холоднее собачьих.
Итак, я в плену. Где — пока непонятно… Разглядели ли во мне оборотня? Или решили, что я просто вулх?
Ответ я нашёл спустя несколько секунд, едва взглянул на запор клетки. И волна облегчения захлестнула меня, как прилив те же коралловые отмели… где я никогда не бывал. Человек мог открыть такой запор без малейшего труда — даже изнутри клетки. Вулх — нет. Значит, никто не думал, что с пересветом в клетке окажется человек вместо вулха. И, значит, нужно выбираться, пока меня здесь не заметили.
Синие тени укорачивались с каждой минутой. Меар полз к зениту, медленно, но неумолимо.
Клин-запор полетел на землю; я толкнул ладно сработанную решётчатую дверь и выпрыгнул наружу.
— Вы свободны, братья, — тихо сказал я, и серые тени беззвучно вытекли следом за мной. Вокруг не было ни души — но где-то совсем рядом ревела толпа, заглушая мерный рокот больших барабанов. Ревела нетерпеливо и азартно. Словно шла охота на оборотня. Страх снова стал медленно вползать мне в израненную временем и скитаниями душу.
Первым делом — одежда. Я даже не слишком осматривался, где нахожусь — скользил невнимательным взглядом. Какие-то обросшие ветвями домики, тропы, убегающие в редколесье, стволы старых тисов с древесиной чёрной, как уголь… Резьба на стволах. И на стенах домов, не слишком, впрочем, отличающихся от стоящих частоколом живых деревьев. Даже на крышах пузырится листва… Город лесовиков, не иначе. Потом, потом…
Рычание вулха вернуло меня к насущному.
Из-за живой изгороди торопливо выкатился не то воин, не то стражник — парень, кругов двадцати с короткой пикой наперевес и таким же коротким мечом на поясе. Ладная кожаная куртка, штаны мехом наружу, грубоватые, но несомненно крепкие сапоги — как раз то, что мне и нужно. Парень заметил меня, лицо его удивлённо вытянулось, но он даже не успел замереть. На него прыгнули сразу три вулха. Молча, без рычания и лишнего шума. Повалили на землю, прижали к тропе, обнажив сверкающие ряды зубов. Вулхи всё понимают…
Я торопливо склонился над пленником, спеша расстегнуть ремень и стянуть штаны прежде, чем он их испачкает… изнутри. Почему-то страшно не хотелось надевать обгаженные. Или хотя бы мокрые.
Я успел. Штаны. Меч на пояс. Сапоги. Куртка. Пика — в грудь бедолаге… Прости, парень, я тоже хочу жить. А моя жизнь мне дороже. Вулхи сомкнулись передо мной в серый шерстистый клин.
Полдела сделано. Я — человек. Пусть в стане врагов, пусть один, но я — человек. Оборотень забыт… до следующего пересвета, когда настанет время Четтана. Теперь — найти коня, припасы, найти карсу-спутницу. Наверняка она тоже сидит где-нибудь в клетке. Ей-то открыть людские запоры не под силу. И прочь, прочь отсюда — из места, где вулхов, истинных вулхов сажают в клетки.
Но отчего так ревёт толпа? Человек сто, наверное, не меньше. И что это за странный город, где растут чёрные тисы? Да ещё покрытые резьбой? Их в известных мне местах почитай что и не осталось. Где этот город находится? Понятно, что в лесу. А лес где? В Диких землях, наверное, где же ещё? Интересно, в какой стороне река, на берегу которой Моран забылся на закате Меара? Небось, тот джерхов лучник вернулся, увёл Ветра, а карсу и вулха, поди, продал этим лесовикам.
Но это значит, что Лю-чародей не пришёл с пересветом. Почему?
Я понял, что для подобных вопросов не время.
Рёв толпы и громыхание барабанов становился всё громче. И я пошёл туда, на голоса.
Навстречу тянулись извилистые утоптанные тропинки; они сбегались, разбегались, исчезали в сплошном переплетении ветвей или перед покрытыми сплошным слоем тончайшей резьбы дверьми; и ни единого человека в пределах видимости. Кое-где курились в выкопанных очагах маленькие костры, над одним даже висел котёл с остро пахнущим варевом. Тьма, что произошло в этом странном городишке, если люди всё побросали и умчались куда-то, а теперь собрались там толпой и азартно воют, словно конная охота, загоняющая зверя?
Тьма, Тьма, и ещё раз Тьма! Людей может расшевелить только охота — безразлично на кого. Как тускло устроен мир!
В следующий миг я увидел двоих стражников, одетых и вооружённых точно как я. Точнее, как тот парень, которого я раздел. Они торопливо шли туда, где осталась моя деревянная тюрьма. Увидев свору вулхов и меня с пикой в руке, оба замерли, нашаривая рукоятки мечей.
Вулхи напряглись перед атакой, но я не хотел посылать их на стальные клинки — в чём виноваты лесные обитатели? Я сам справлюсь со сталью! Нехотя вулхи уступили мне дорогу, а седой укоризненно взглянул на меня. Взглянул — но перечить не посмел.
И я сначала метнул пику в ближайшего стражника, а потом сжал обеими руками выдернутый из ножен меч.
Пику стражник играючи отбил, лязгнуло железо. И мы сшиблись, свирепо и отчаянно. Мне, понятно, отступать было некуда, а отчего эти двое дрались так, будто это их последний бой, я не знаю. Почему-то они то и дело с ненавистью глядели мне на шею, но я этого же сделать, понятно, не мог, а пощупать не оставалось времени.
Бой и впрямь оказался последним для них обоих. Но не для меня. Меч в моей руке плясал, как отблеск синего луча Меара, и нёс скорую смерть противникам… Кстати, клинок оказался длиннее, чем я ожидал.
Когда окровавленные стражники успокоились на тропе, я опустил меч, мельком глянув на него. Меч, как меч. Правда, он действительно стал длиннее. Чушь какая-то.
Сглотнув неприятный ком в горле, я провёл ладонью по шее. Пальцы наткнулись на ошейник Лю-чародея. Ну, конечно же, он по-прежнему был на мне. Странно, неужели из-за паршивого ошейника эти двое так всполошились?
Ответ, как всегда, оказался проще, чем я ожидал, я даже сплюнул с досады, что такая простая мысль сразу не пришла мне в голову. К стволу громадного тиса с гладким глянцево-чёрным стволом был прикован раб. Раб в ошейнике. Наверное, он много времени провёл в неподвижности; голова беспомощно свешивалась набок, тело обмякло и висело на оковах и цепях, тянущихся к толстым, намертво вбитым в твёрдое дерево железным кольцам.
Вот оно что — стражники приняли меня за беглого раба. Точнее, за собирающегося удрать.
