— Оставался Макс.
— Верно. Но и Макса пожрал Блеттербах. Он женился на Верене, той девушке, которая справляла тогда день рождения, занял место Командира Губнера и трудится самозабвенно на своем посту. — Вернер отчеканил, глядя мне в глаза: — Слишком самозабвенно. Таков его способ искупить вину. Стать защитником Зибенхоха, выносить мозг чужакам и туристам, потому что…
— Потому что убить Эви и ее друзей мог только человек, пришедший извне.
Бар «Лили»
1
Я повез Аннелизе и Клару в Больцано, в археологический музей, где хранится самая древняя из когда-либо найденных природная мумия, получившая имя Эци.
Эци был древним пастухом (или странником, или шаманом, или рудознатцем, или… теорий по поводу его занятий великое множество), жил в медном веке и был убит на склоне Симилауна неизвестно кем и неизвестно почему.
При виде его Клара заплакала. Сказала, что этот высохший человечек — маленький эльф, потерявший маму. Нам с Аннелизе стоило трудов ее утешить.
Должен признаться, что и меня растрогал вид съежившегося тела, пять тысяч лет пролежавшего в гигантском холодильнике, скрюченного, со скорбной гримасой на лице, — но совсем по другой причине. Я по-прежнему думал о бойне на Блеттербахе.
Как Эви, Курт и Маркус, Эци тоже не дождался справедливости. Или я ошибаюсь? Может быть, за три тысячи лет до Рождества Христова кто-то дотошный расследовал это дело и нашел убийц бедолаги.
Оплакал ли его кто-нибудь?
Эци дожил до весьма почтенных лет. Старики имеют детей, а дети производят на свет внуков, думал я, одновременно восхищаясь искусством, с которым этот человечек ростом метра в полтора изготовил снаряжение, позволявшее ему выживать в мире, где не знали ни антибиотиков, ни дезинфицирующих средств; в мире, где в трудную минуту нельзя было вызвать красный вертолет Спасательной службы Доломитовых Альп. Эти дети и внуки, они оплакивали его? Разожгли ли они для него погребальный костер? Принесли ли, поминая его, какое-нибудь животное в жертву? К каким богам обратился этот человек ледникового периода перед тем, как его пронзили стрелами? Может быть, в тот день, как сказал давеча Вернер, Бог смотрел в другую сторону.
Об Эци удалось многое узнать. Современные технологии позволили исследовать его желудок и определить, что он съел перед тем, как его убили. Выяснили, какими болезнями он болел, а заодно и причину, медицинскую, а не эстетическую, по которой на его теле можно насчитать более тридцати татуировок. Эци страдал артритом, через надрезы татуировок он мог втирать под кожу лечебные травы. Группа археологов восстановила его снаряжение предмет за предметом: лук, мешочек, топор, который он носил у пояса, сплетенный из соломы плащ и меховую шапку. Способ их изготовления был расписан в деталях. Даже стало известно, какого цвета были его глаза (темного), благодаря анализу ДНК, а с помощью компьютерной графики было воссоздано лицо, каким оно было до того, как этот человечек оказался погребен подо льдом на целые пять тысяч лет. Однако я-то думал, что все это ерунда по сравнению с подлинными вопросами, какие возникали у меня в голове при взгляде на мумию.
Видел ли Эци сны?
Снилась ли ему охота? Волки, воющие на луну? Очертания гор, в которых он найдет свою смерть? Что он видел, когда по ночам смотрел на звезды? Как называл Большую Медведицу?
Но главное: почему его убили?
И кто?
2
Мы справили Хеллоуин, выставив в окно непременную тыкву, развесив оранжевые гирлянды, водрузив пластмассовый скелет, который светился в темноте, прикрепив к потолку летучих мышей, объедаясь попкорном и запустив хороший фильм ужасов. Ни в чем не отступили от традиции.
Кларе фильм не понравился, она сказала: видно ведь, что зомби ненастоящие. В словах ее, однако, прозвучал вопрос. Ей хотелось, чтобы ее на этот счет успокоили.
Аннелизе метнула на меня взгляд типа: «Говорила я тебе, гений ты наш!» — и остаток вечера я показывал Кларе, из чего делается киношная кровь: черничный сок и мед. Немного кофе, чтобы казалась темнее.
— А противные рожи?
Я как мог изобразил зомби: раззявил рот, вывалил язык, стал бешено вращать глазами. Клара сморщила носик.
Я ее в носик поцеловал.
Ласковый зомби.
— А эта гадость на лице? Как делают эту гадость на лице?
— Из пластилина и кукурузных хлопьев.
— Из кукурузных хлопьев?
Я и это ей показал.
Клара была на седьмом небе. Мы решили подшутить над Аннелизе: та сделала вид, будто испугалась маленького зомби (пижамка в горошек), который топал по салону, вытянув ручки перед собой, и бормотал хриплым голосом (насколько может быть хриплым голос пятилетней девчурки): «Я тебя съе-е-ем! Я тебя съе-е-ем!»
С некоторым трудом мы уложили ее в постель и позволили себе выпить по бокалу вина.
— Твоя дочь, — изрек я шутливо, смакуя великолепное мардземино, — позавчера употребила глагол «зациклился». Десять букв, ваша честь.
— И от кого она могла такое услышать?
— От тебя.
Аннелизе поднесла бокал к губам.
— В какой связи?
— Угадай с трех раз.
— Ты много думаешь, ты рассеян. Признай это.
— Хочешь, я еще раз схожу к врачу? Тебя это успокоит?
Аннелизе взяла меня за руку, крепко сжала.
— Ты здоров. С тобой все о’кей. Я вижу. Ты все еще, — она закусила губу, что делало ее невероятно соблазнительной, — видишь дурные сны?
Конечно, я их видел, и она об этом прекрасно знала. Я, однако, оценил ее деликатность.
— Иногда.
Я склонился, поцеловал кончики ее пальцев.
— Но ты не волнуйся. Я здоров. И ни на чем не зациклился.
— Ты бы сказал мне?
— Да, сказал бы.
3
Я лгал.
Если бы Аннелизе удосужилась порыться в моем ноутбуке, который из белого сделался серым — столько сигаретного пепла просыпалось на него, — она обнаружила бы в папке «Работа» файл под литерой Б. Как «Блеттербах». И еще как «брехун».
Шесть букв.
И снова на букву Б: «Бессовестный».
4
Через несколько дней после разговора с Вернером я поехал в Тренто, якобы купить пару дивиди для моей коллекции.
На самом деле я два часа просидел безвылазно в читальном зале университетской библиотеки.
Ни микрофильмов, ни оцифрованных копий: гора пожелтевших газет. Среди этих слоев пыли я нашел лишь несколько намеков на трагедию, случившуюся у Блеттербаха. Тогдашние журналисты сосредоточили внимание на хаосе, который породила гроза. Интервью и статьи описывали в общих чертах то, о чем поведал мне Вернер. Эксперты разъясняли, что за стихийное бедствие обрушилось на регион, а черно-белые фотографии показывали, какой ущерб нанесли вода и грязь.
