«Передовой отряд» герасимовцев, как они сами себя называли, не получал достаточной поддержки на районном уровне. В целом по Тавде число партийцев оставалось невысоким и никогда не превышало нескольких сотен человек[70]. В 1932 году в районе существовало только 17 комсомольских ячеек с общим членством в 143 человека. Всегда перегруженное и недостаточно квалифицированное тавдинское партийное руководство могло лишь в малой степени опереться на низовые организации — и это в лучшем случае.
Сотрудники ОГПУ работали с не меньшим напряжением сил и риском для собственного здоровья, чем коммунисты и комсомольцы. В начале коллективизации, в 1929-м, Степан Иосифович Мокроусов, уполномоченный ОГПУ по Тавде с 1927 года, а впоследствии районный следователь, оказался до такой степени загружен делами о контрреволюционерах, что от переутомления заболел острым туберкулезом и попал в больницу. В 1931 году группа рядовых сотрудников Тавдинского ОГПУ и милиции приняли резолюцию, в которой подчеркивалась их чрезмерная загруженность работой в районе, «насыщенном классовым врагом, чуждым элементом». Эта проблема признавалась и на более высоком уровне: в конце 1930 года Уральский обком партии разослал циркуляр, в котором предписывал райкомам учитывать занятость сотрудников ОГПУ основной работой при командировании их в сельскую местность во время проведения кампаний: «Учитывая недостаток в работниках ОГПУ, их чрезмерную перегрузку основной работой, а равно и то обстоятельство, что непосредственно выполняемая работа им облегчает обстановку для работы парторганизации — предлагается командирование работников ОГПУ по проведению кампаний в ущерб их основной работы — не производить».
Сколь бы малое сочувствие ни вызывала категория людей, приносивших другим горе и страдания, рабочую нагрузку таких сотрудников на местах приходится признать действительно чудовищной. В этом районе, в отличие от других в Уральском регионе, вооруженные восстания не представляли серьезной проблемы, но нападения на активистов происходили постоянно. Всего за четыре месяца, с октября 1930 по январь 1931 года, произошло пять убийств или покушений на убийство в одном только Ирбитском округе, промежуточной административной единице, к которой относился тогда Тавдинский район, и еще четыре активиста были за этот же период сильно избиты. Нападения такого рода продолжались и в 1932-м. К их числу относится не только знаменитое дело Морозовых, но и дело взрослого активиста Козлова, убитого выстрелом в живот в Городище в декабре 1932 года. В ноябре 1932-го два члена специального милицейского отряда, комсомольцы Карп Юдов и Прохор Варыгин, были сильно избиты в Герасимовке пятью членами семьи Книга, которые обвинялись также в том, что при избиении кричали своим жертвам: «Это Вам за активность в хлебозаготовках и за связь с милицейскими работниками».
Происходили и более рядовые случаи политического протеста. Например, в марте 1931 года натавдинской лесопилке обнаружили подрывную листовку, происхождение которой власти приписали одному из ее бывших работников: «Доводим до сведения, что мы сожгем сено которое награбили Вы у нас — жиды, чтож Вы хотите дальше строить завод или сотаску дома и т.д. ну мы Вам настроим могилу, чтобы Вы не могли повернуться дальше: 1) Первым же сожгем контору, или взорвем. Жидам пощады не дадим. Мы Вас всех не боимся, вырежем до одного». А в ноябре 1931 года информатор обнаружил антисоветскую надпись в мужской уборной заводоуправления Тавдинского лесопильного завода: «Вставай, Ильич, детка, нет руководителей для выполнения пятилетки!», и еще: «Вставай, Ильич, детка, с нашей руководительницей-партией заеблась пятилетка!»
Менее агрессивными, но куда более распространенными и потому вызывавшими столь же серьезную озабоченность у милицейских и партийных чиновников были враждебные слухи и ропот в очередях и людных общественных местах. Информаторы сообщали, например, что в 1931 году, за несколько дней до первомайских праздников, один гражданин жаловался окружающим под возгласы общего одобрения: «Мы их туда их мать покажем как праздновать будет уж потерпели 13-й год обманывают […] им конечно живется хорошо они все получают, а мы вот робим, робим, даже не дают килограмма мяса, сидим голодом, дадут кой какой… селедки и то недостаточно, за один раз съели и целый месяц голодом».
Недовольство отмечалось и среди членов партии. Так, в те же майские праздники один тавдинский коммунист жаловался в застольной беседе друзьям (среди которых один оказался доносчиком), что коллективизацию надо было проводить постепенно и начинать ее — с создания преуспевающих коммун, которые придали бы этой системе популярность.
В основном недовольные, включая тех, кто предрекал неминуемое крушение советской системы, тихо роптали. Но было и меньшинство, действовавшее откровенно противозаконными способами. Например, в конце 1931 года оперативники ОГПУ узнали о банде из пяти человек; они жили в тайге в шестидесяти пяти километрах от Тавды, пристанищем для них служили охотничьи домики. Эти люди были вооружены, и им удалось пробраться в Нижнетавдинский район, прежде чем пятерку обнаружили. В документах все записаны как раскулаченные. Вероятно, это соответствовало действительности. Бегство из поселений автоматически ставило человека вне закона, и ему ничего не оставалось, кроме как прибегать к насилию, чтобы избежать ареста. В то же время это могла быть шайка обычных уголовников. Уровень преступности в районе оставался очень высоким, и даже сверхподозрительные местные власти не всегда причисляли многочисленные преступления к политическому терроризму. В марте 1931 года, примерно в семь часов вечера один человек подвергся нападению грабителей, которые сняли с него верхнюю одежду. Он имел неосторожность обратиться в милицию и на обратном пути еще раз подвергся нападению тех же грабителей — на этот раз его намеревались в отместку зарезать. Несчастный получил ножевые ранения в спину, грудь и шею, и ему, несомненно, перерезали бы горло, если б он не выхватил нож и не оказал сопротивление. В 1931 году весь район страдал от разгула шайки конокрадов и угонщиков скота, которая якобы действовала под предводительством вожака-татарина. Разнообразное воровство вообще было чрезвычайно распространено. В некоторые месяцы ежедневно регистрировалось по два происшествия такого рода. Совершались и бытовые преступления. В 1932 году ОГПУ потратило много времени, расследуя дело о продаже грибов на тавдинском рынке: бессовестный торговец выдавал мухоморы за съедобные грибы.[71]
Но самую большую проблему для местных органов правопорядка представляли спецпоселенцы, которых депортировали сюда в большом количестве. К лету 1931 года в Тавдинский район прибыло более одиннадцати тысяч человек (что увеличило население более чем на 50%). Их разместили в неописуемо чудовищных условиях. На одном из лесоповалов (спецпоселенцы направлялись главным образом на заготовку леса, а тех, кто был для этого слишком молод или слаб, заставляли собирать хворост) единственным источником воды служила зловонная, кишащая мухами лужа. Семьи ютились в землянках до тех пор, пока наконец не строили себе бараки; на это уходило много времени и сил, поскольку большинство спецпоселенцев приехало из кубанских и украинских степей и не владело навыками обращения с материалами, с которыми им пришлось иметь дело на новом месте. Ситуация с продовольствием складывалась еще того хуже. На одного работоспособного человека приходилось 800 граммов хлеба в день, в то время как членам семьи полагалось по шесть килограммов в месяц. Неудивительно, что предметов относительной роскоши — одежды, обуви и учебников для детей — катастрофически не хватало. Нередко случались эпидемии. Люди, оказавшиеся, в сущности, в положении заключенных трудового лагеря, были деморализованы и озлоблены.
