Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Одной из наиболее сложных проблем является оценка советско-германского пакта от 23 августа 1939 г. Одни исследователи утверждают, что Сталин, заключив пакт, выбрал единственно правильный путь, расколов антисоветский фронт, другие обвиняют его в предательстве западных демократий и развязывании рук Гитлеру. Наконец, третьи делают акцент на стремлении советского руководства к дальнейшему революционному переделу мира. К сожалению, доступный для исследователей круг источников не дает исчерпывающих аргументов ни для одной из названных точек зрения.
Сталин начал нагнетать военный психоз уже со второй половины 20-х гг. В центре его политики стояла задача укрепления Красной Армии, совершенствования ее мобилизационной готовности. Цели укрепления военной мощи страны Сталин подчинил и индустриализацию и коллективизацию, хотя в те годы стране реально никто не угрожал. Сталин активно поддержал доктрину революционной наступательной войны, разработанную в 20-е гг. М.В. Фрунзе. Сам вождь в эти годы много писал и говорил о необходимости превращения Красной Армии в «оплот освобождения рабочих капиталистических стран от ига буржуазии». Для Сталина предстоящая война отвечала идее «мировой революции». При определении ее характера, отечественная военно-теоретическая мысль целиком полагалась на марксистскую доктрину, согласно которой источник войн лежит в основе самой природы капитализма, и пока он будет существовать, будет сохраняться угроза нападения на СССР. В эти годы Сталин и его окружение уделял особое внимание решению военных вопросов. Это логически вытекало из политических установок на построение социализма в одной отдельно взятой стране, с одной стороны, а с другой (учитывая уроки интервенции и Гражданской войны) — из опасения нового нападения на советскую страну. Исходя из этого, принимались меры по укреплению обороны государства, реконструкции Вооруженных сил, а также по развитию военного искусства. В 1938 г. доля военных расходов в бюджете страны составляла 20 %, а спустя два года уже 52 %. В 30-е гг. ориентация на революционно-классовую сущность будущей войны приобрела еще более выраженный характер. Советские военные теоретики считали, что в этой войне двух «исключающих друг друга общественно-политических и экономических систем» победу одержит Советский Союз. Эта убежденность основывалась на том, что только СССР является государством с передовым общественным строем, пользующимся поддержкой трудящихся всего мира. Сталин, постоянно говоря о приближении новой войны на ХVII съезде ВКП(б) в 1934 г., предрекал возможному противнику сплошной фронт гражданской войны внутри страны: «Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран». В октябре 1938 г. на совещании пропагандистов Сталин особо подчеркнул, что «Бывают случаи, когда большевики сами будут нападать, если война справедливая, если обстановка подходящая, если условия благоприятствуют… То, что мы сейчас кричим об обороне, — это вуаль, вуаль». Это был явный поворот от романтических идеалов мировой революции в духе Зиновьева к революционно-гегемонистским устремлениям, основанным на моще и силе Красной Армии и выгодных геополитических комбинациях. К этому времени Сталин приходит к убеждению, что в мирное время «большевистская партия (на Западе) не сможет захватить власть. Диктатура этой партии становится возможной только в результате большой войны». Вполне откровенно эту мысль выразил в июле 1940 г. В.М. Молотов в беседе с министром иностранных дел Литвы В. Креве-Мицкявичусом: «Гениальный Ленин не ошибался, уверяя нас, что Вторая мировая война позволит нам захватить власть во всей Европе, как Первая мировая война позволила захватить власть в России».
Вместе с тем кошмарным видением Сталина была коалиция из всех капиталистических стран, нападающих на СССР одновременно. В 1939 г. СССР оказался в окружении враждебных стран. Сталин считал, что очень многое в судьбе страны будет зависеть от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой. (Чтобы обеспечить себе подобную перспективу, СССР и заключил Рапалльское соглашение с Германией в 1922 г. и Берлинский договор о нейтралитете в 1926 г., возобновленный в 1931 г. и содержащий четкое условие относительно неучастия в капиталистических войнах.) Не вызывает сомнения, что Сталин действительно стремился отсрочить вступление СССР в войну на возможно больший срок. Красная Армия, не оправившаяся от страшной чистки 1937–1938 гг., плохо сражалась в войне с Финляндией зимой 1939–1940 гг. Контраст с блестящей кампанией вермахта против Франции в мае — июне 1940 г. не прошел незамеченным ни в Берлине, ни в Москве. Сталину нужно было время, чтобы подготовить Красную Армию, реформируя ее структуру и создавая резервы. Для советской дипломатии вновь становится актуальной задача, высказанная Сталиным в 1927 г.: «Очень многое зависит от того, удастся ли нам оттянуть войну с капиталистическим миром до того момента, пока капиталисты не передерутся между собой». Однако, по мнению ряда историков, эта цель скорее второстепенная, сопутствующая. Понимая, что новая мировая война неизбежна, Сталин рассчитывал получить от нее выгоды, в ней не участвуя. Для этого прежде всего следовало обеспечить для СССР максимальную свободу в выборе союзников, а в конечном счете нейтралитет в случае конфликта между капиталистами. К июню 1939 г. для Сталина уже не было секретом существование немецкого плана нападения на Польшу (план «Вайс») осенью этого года, однако скорее всего Сталин в полной мере не осознавал характера и масштабов угрозы со стороны фашистской Германии, претендовавшей на мировое господство. Весной и летом 1939 г. политическое поле Европы представляло собой сильно запутанный клубок интересов различных стран: будущие участники мирового столкновения тайно и явно вели между собой переговоры с целью обезопасить собственную страну в случае начала войны. В этой обстановке для советского руководства существовала альтернатива: достичь договоренности с Лондоном и Парижем, которых поддерживали США, о взаимопомощи в случае начала войны, или договориться о том же с Берлином. Поскольку Сталин не видел принципиального различия между странами враждебного капиталистического лагеря, переговоры начались и с той и с другой стороной, причем вначале более активно с Францией и Англией о взаимных обязательствах в оказании помощи в случае агрессии в Европе против любой из договаривающихся сторон. Однако эти переговоры зашли в тупик. (Англия в это же время вела тайные переговоры с Германией с целью направить агрессию Гитлера против СССР.) В августе 1939 г. Сталин предложил Англии и Франции подписать военную конвенцию, предусматривающую совместные действия вооруженных сил трех государств в случае агрессии Германии. Правящие круги Англии и Франции как союзники Польши не содействовали решению вопроса о пропуске советских войск к германской границе и старались не брать на себя никаких конкретных военных обязательств. Неудача этих переговоров была фактически предрешена. Главная ее причина коренилась в глубоком недоверии западных лидеров к СССР, их желании держать СССР в резерве и «пригласить подать руку помощи при определенных обстоятельствах в наиболее удобной форме». Сталин в свою очередь также не мог преодолеть негативного отношения к своим идеологическим противникам. На переговорах и одна и другая сторона допустили крупные стратегические просчеты, не проявив должной гибкости, широты мышления, предвидения, недооценив агрессивные намерения фашистской Германии. В конечном счете именно нежелание Англии и Франции занять конструктивную позицию на переговорах с Москвой поставило крест на последней попытке создать единый антифашистский фронт государств Европы.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
