О! Женщина суровая – всегда Лишь глупое животное. Беда Мужчине, кто служить из страсти рад. Его из рая могут бросить в ад, Потом куда-нибудь еще послать, Невинность, добродетель разыграть, Чтоб стал пред лаской и слезою слаб. И вот притворщицы мужчина – раб! Слепыми делает нас к девам страсть. Дает им наша слабость в руки власть. Но я прозрел. Моя пришла пора – По их же правилам пойдет игра. Чтоб той, что мучила меня не счесть, Пришлось любви все муки перенесть. Я буду скромен, робок и угрюм, Сыграв, залезу в бочку, как в костюм. От всех я стану равнодушен чар И тем зажгу в ее душе пожар. Ее бросает пусть то в жар, то в хлад. Мучениям кокетки буду рад. Безумцу в мудрости не прекословь! Поправ ногами радость и любовь, Повергну ее гордости оплот… Ну вот, вздыхая, и Она идет…
[26]
«Ну вот, вздыхая, и Она идет…» Она вошла в мое сердце внезапно, – помню тот день – девятый день декабря восемьдесят пятого года, когда в очередной приезд домой на праздники я, волей случая (дворяне Сен-Жюсты занимали прочное сословное положение в нашем городишке!), оказался в роли крестного отца на крестинах сына местного кожевника Луи Лели. А крестной матерью была Она. Я, конечно, и раньше видел эту нескладную рыжую девочку с лицом, сплошь усыпанным веснушками, дочь нашего мэра, которую городские мальчишки не раз дразнили незаконнорожденной (ее отец, блеранкурский нотариус, только в двенадцать лет официально признал ее своей дочерью, но пересуды за спиной остались), но я просто не обращал на нее внимания и даже ни разу не заговаривал. Что мне было до нее! – я, тогда совершенно избалованный своей матерью и сестрами, уверенный в своей сословной избранности и необыкновенных талантах (ужас-ужас!), все свое свободное время (и дома и в коллеже) вел жизнь праздного бездельника, подражая отвратительным либертенским аристократам. Женщины…
Вот-вот, так ли уж я был виноват, что меня несло по течению?… Слишком ужасные были нравы того просвещенного времени, который постарались создать во Франции развратные аристократы, продавшиеся мамоне священники, опустошающие душу энциклопедисты. Король и Бог были где-то наверху, а внизу не стало ни Бога, ни короля, оставались одни удовольствия…
Потом, познакомившись с «Исповедью» Руссо, я понял, что шел чуть ли не по стопам этого великого гражданина, в молодые годы тоже подвергавшегося различным соблазнам, которым не мог противиться, но которые позже резко осудил.
Мне было только пятнадцать, я был напыщенным, гордым подростком, ничего не знающим, кроме ужасных идей либертинажа, допускавших свободу во всем, и женщины, иногда и в два раза старше меня, уже начинали вешаться мне на шею («Ты такой важный, такой красавчик, ну-ка поцелуй меня… Да, вот сюда…»). Все эти молодые вдовы, юные поселяночки и ищущие приключений дворяночки – сколько их было, как их звали? Даже не помню, но это было… [27]
