Ему было даровано чувствовать то, чем живут его современники. Страна напевала его «А снег идёт», «Мы с тобой два берега у одной у реки». Люди ощущали упругие морские волны, налегающие на броню корабля, и правильную, созвучную им неспешную, непоказную мужскую надёжность: «Друга не надо просить ни о чём, С ним не страшна беда…» Заставлял слушать стук колёс, ощущать себя в кабине локомотива и мотал немного, когда поезд заходил в кривые, другой мотив: «Машинист, твои маршруты только вперёд…» Все реально и с удовольствием шагали под его светлую, бодрую, наполненную свежим воздухом мелодию: «Мы шагаем, шагаем, эх, шагаем…»
И вдруг он срывался в изысканный модернизм, в рассыпанный мелодический рисунок. Но это был модернизм не шалопая, мало что умеющего, но готового протестно бухать по клавишам четырьмя конечностями и хвостом, а эстета, мастера, который умеет всё, но которому этого всего вдруг перестаёт хватать, чтобы выразить то путаное, трудное, непонятное ему, что переполняет и абсолютно не находит выхода.
А он, правда, всё умел. И был человеком Поволжья, человеком Большой Реки.
«Чапмуро» – это тоже медленное, могучее и спокойное движение воды – как вечный путь из прошлого в будущее.
Древние песни его предков трансфонировались в современную мелодику и овевали завтрашним космическим звучанием электроники. И он ощущал себя в этом густом потоке, в его плеске волн, в седом тихом речитативе его водоворотов, в трепете его стягов, в чуть слышном шуршании пролетающих над ним светил, в гуле огромного, идущего вперёд великого народа.
* * *
У марийских вод есть хозяйка, и мне про неё в деревнях много рассказывали. Это вюдава. Кто она такая, легче всего понять, если сравнить с её то ли родственницами, то ли коллегами у соседей.
Сделать это сложно: вюдаву никто и никогда её не описывал. От вопроса, как она выглядит, в разговоре всегда уходили – то ли боялись рассказывать, то ли, действительно, ну даже и не слышно, какая она.
Нет, она, конечно, ни в коем случае не русалка. Русалки – существа коварные, живущие как бы на границе леса и воды, их ремесло – обольстить человека, завлечь пением, непонятными обещаниями, неопределёнными улыбками. На хозяек воды они не тянут.
Татарская суанасы потрясает человека своим нарушающим всякие нормы, просто отвязным поведением. Истинная мусульманка даже волосы свои стыдливо прикрывает платком хиджабом. А здесь – нате вам! – это существо сидит на берегу реки совершенно раздетое: ну, буквально, всё видно! Кошмар! В одном из татарских сёл я спрашивал про суанасы старика, который охотно принялся рассказывать о том, как её встретил на берегу небольшой речки много лет назад его друг. Я уяснил, что была она не самого приятного зелёно-синего цвета и как-то очень нехорошо блестела, расчёсывая волосы. Я пытался вникнуть в детали. Но объяснить, что именно меня интересовало, оказалось непросто. Один из вопросов, который, пришлось повторить с вариациями несколько раз – а он всё оставался непонятым, звучал в окончательной формулировке примерно так:
– А заканчивалась снизу она как рыба или как женщина? Там были ноги или хвост?
– Нет, нет, – закрывал лицо руками мой собеседник, – мой друг не сказал мне это. Он даже не стал смотреть, как она там заканчивалась: она вскочила и побежала за ним. И он знал, что она может его догнать и убить.
– Как?
– Раз – и убить!
– А бежала она как женщина или как рыба?
– Он не смотрел – он хотел спастись. У нас говорят: от суанасы спастись почти невозможно! Если заметила, то всё. У неё очень большие зубы…
Суанасы – не хозяйка озера или реки, а ходячая рекомендация, не зная броду, не соваться в воду. Для степного народа река должна была представлять собою пугающую стихию, пучину.
Мордовскую ведяву тоже видят. В отличие от суанасы она не столь сине-зелёная, цвет её поприятней для глаза. Лицо весёлое. Располагающее вполне.
К добру, если в деревне вырыт колодец, а на следующее утро ведява сидит на срубе. Спрашивать её ни о чём не надо. Подходить не стоит. Но все знают: если так, в колодце будет хорошая вода, и на улице тоже все будут здоровы, не поссорятся. Так нам говорили на юге области в мордовским селе Пермеёво.
Хотя о страшных зубах тоже рассказывали – говорили про случай с «одним парнем». Он хотел над ведявой подшутить и украл её гребень, так она явилась ночью за ним в деревню, не смогла открыть запертую изнутри дверь и стала этими своими зубами грызть избу. Не отдали бы ей гребень – всё! Но несмотря на зубы – нет! – она не чудовище, почти что смешливая толстушка. И при этом она уже хозяйка, распорядительница. А карает не просто за посещение реки или озера – за то, что там неправильно себя ведут.
Вот это уже похоже на вюдаву марийскую.
Она любит, чтобы был в её реке порядок, чтобы рыба водилась, чтобы на берегах было красиво. А живёт она в каждой реке, в каждом озере – своя.
Мне рассказывали: тонет человек, и вдруг в последнюю минуту ощущает снизу словно бы прикосновение холодных рук. Руки крепкие, они толкают вперёд. И тот, кто только что захлёбывался, вдруг касается ногой дна – это спасение. Вюдава помогает тем, кому не судьба утонуть, у кого нет вины перед водой. И это часть порядка.
* * *
Марийцы никогда не ловили рыбу варварски, больше, чем реально требуется. Все понимали: вюдава знает, кому сколько надо, и её не обманешь.
Рыбалку правильно было начинать с подарка вюдаве. Сварите ей кашу, принесите на речку – туда, где собираетесь попытать удачу, бросьте в воду. И вот что интересно, именно на это место на следующий день вюдава в благодарность за ваши щедроты может прислать вам косяк рыбы – только успевайте её вытаскивать.
Если дерево растёт на берегу – оно её. Его не пилят, не ломают. Случилось что-то, не уберегли – будет беда. Один остаётся способ – срочно сажать несколько деревьев на этом месте.
Как чудо мне рассказывали историю о человеке, который неумышленно сломал дерево у самой кромки воды. Он долго уговаривал вюдаву пожалеть его, объяснял: не нарочно вышло. Посадил несколько деревьев. И случилось невероятное (об этом говорилось с восхищением, с восторгом по поводу того, что мудрый человек, знающий законы природы, может многое) – он остался цел.
Выплеснуть в реку помои, бросить очистки, мусор – да никогда! «Вода осерчает!»
Небольшая таёжная речка Юронга, впадающая в Ветлугу, была раньше лесосплавной. Весна кончалась, разлив сходил на нет. И тогда марийцы отправлялись по Юронге от места начала сплава до устья, смотрели, не зацепились ли где брёвна, вытаскивали их. Собственно делали они это не в расчёте на то, что кто-то из начальников или просто из людей увидит этот непорядок – застрявшие стволы. Видеть там это особенно некому. Течёт Юронга по глухим местам, и на её берегу на 81 километр всей длины реки от истока до устья только одно село и одна деревня. Чистили реку просто для порядка. А порядок – это вюдава. А вюдава – это очень серьёзно.
