Олегу Зоберну
Альберт глянул во двор с высоты девятого этажа, вспомнил, что сегодня суббота. Потом открыл окно, высунулся по пояс и подумал – неплохо бы полетать.
Желание было сильным, даже странное покалывание отдалось в подошвах ног, будто он уже оттолкнулся от безжалостного притяжения и перестал ощущать вес тела.
Надо лишь руки раскинуть и воспарить, чтобы это въявь почувствовать.
Лёгкая тошнота наплыла, как в самолёте при наборе высоты. Он прикрыл глаза и внутренним зрением увидел лунный пейзаж. Именно обратную сторону, невидимую с Земли. Ту, которую знал только он, в мельчайших подробностях.
Так ему казалось.
Кратеры, холмы, горы, присыпанные серой невесомой пылью. Поверхность планеты была безжалостно изрыта оспой метеоритов из космоса.
Моря с такими романтическими и простыми названиями – Облаков, Дождей, Паров, Пены и Влажности.
В школе на шкафу стоял глобус Луны. Он вспомнил его сейчас.
Он ощутил необыкновенный прилив сил, непередаваемое ощущение внутренней, глубинной связи школьного паренька Алика, жившего в детстве на берегу одного из лунных морей, и теперешнего, взрослого мужчины, непонятно как ставшего землянином.
Альберт вздохнул, умерил сердцебиение и вышел.
Двери закрыл на три замка. Плечом надавил, чтобы язычок замка плотно вошёл в отверстие. Прошёл к лифту, прислушался. Тихо. Лязгнул затвором мусороприёмника. Пакет скользнул по трубе, прошуршал невидимый и бухнул в контейнер внизу.
Потом Альберт шёл по разбитой асфальтовой дорожке и представлял, как мягко и невесомо, должно быть, было бы двигаться по воздуху. Не сбивая каблуков и не спотыкаясь.
Дети во дворе давно выросли, песок превратился в утрамбованное покрытие. Сейчас и лопата вряд ли его смогла бы взрыхлить, что уж про совочек говорить.
На ветхом, почерневшем ограждении песочницы сидели трое мужиков. Задирали головы в небо. С громким клёкотом пили пиво из двухлитровых коричневых ёмкостей, живыми рептилиями шевелились кадыки.
Впервые мужики появились здесь пацанами, сбегали с уроков, курили втихаря. И потом постоянно приходили.
Изредка кто-то исчезал на пятнадцать суток, а то и подольше, но потом вновь занимал насиженное место. Словно было определено оно ему раз и навсегда.
Где они ночевали, чем питались? Куда-то расползались ближе к ночи. Семьи, похоже, у них не завелись. Даже зимой они были здесь. Одежда лишь менялась, сезоны чередовались друг за другом, а они, словно приговорённые, тянулись сюда по невидимым магнитным стрелкам, как угри со всех уголков земли на нерест в Саргассово море.
Альберт знаком был с ними шапочно, даже имён не знал. Так, приметы пейзажа.
Привык, что они здесь в любое время года, и погода на их посиделки не влияет.
Получали пособие по безработице, позже какие-то пенсии им определили, невзрачные, как их существование.
Перебивались изредка разовыми халтурками, чтобы тут же деньги потратить без всякой фантазии и новизны.
Молча они всматривались в какую-то далёкую запредельность, туда, где скругляется за домами линия горизонта, не ропща, без попыток перемен.
Он кивнул головой, поприветствовал их молча, из вежливости, подумал:
«Земля – планета паразитов. Кто-то пытается с этим бороться, других ломает молчаливое упорство бесчисленных невидимых врагов, люди смиряются и сами превращаются в паразитов. Сдаются на милость победителя. Может быть, такие мысли появляются, потому что я – лунянин по происхождению?»
Слово «лунатик» он отверг сразу.
Можно было бы прибавить звучное – диалектика, но этого слова в лексиконе производственника Альберта не было, поэтому он подумал: «В человеке много химических элементов, соединений, металлов, а золота – нет. Даже у тех, кому говорят – «золото ты моё».
По левую руку высился большой супермаркет, лёгкий от обилия стекла и нарядный, в красивой рекламе, возбуждая вялотекущие грёзы уфологов. Словно опустился только что инопланетный корабль. Присел ненадолго и тотчас взлетит, полный романтиков, перед встречей со стихией родного неба, пронзительной синевой, пушистыми облаками. Забыв, что он супермаркет, а внутри скучные двуногие и прямоходящие существа в поисках непонятно чего.
