Учитель, которого скрывала громадная изогнутая хукка[47], с необычайной важностью наблюдал за ними. Время от времени раздавался его голос, подобный рыканию льва: «Читать! Не лениться!». Выкрики эти сопровождались ударами палки об пол. Одни мальчики громко, как только могли, читали, другие пронзительно выкрикивали начальные буквы бенгальского алфавита, третьи старательно выводили такие трудные имена, как «Рамкришно Пороманик», «Доконмеджой Митро» и другие. Если кто-нибудь делал ошибку, учитель не принимал всю работу.
Некоторые, склонившись над пальмовыми листьями, переписывали урок из старинной хрестоматии. А те, которые были постарше и писали на бумаге, словно превратились в заминдаров и ростовщиков: одним досталось писать про аренду да продажу земли, а другим — про долги и проценты. Смысл того, что они писали, ничуть не трогал их. Преспокойно занимали они по две, а то и по пять тысяч рупий и думали только о том, как бы поскорее переписать скучный текст. Некоторые спокойно сдавали в аренду деревни, все у них происходило тихо, мирно, и из-за процентов на землю не возникало никаких споров. Вот бы правительству иметь дело с такими заминдарами!
С сумкой и чернильницей в правой руке в класс вошел Нидхирам. Заметив опоздавшего, учитель вспыхнул, как пламя, в которое подлили масла.
— Ну-ка, подойди сюда, Нидхи! — позвал он провинившегося ласковым голосом.
В этой школе за любое ослушание учитель сразу пускал в дело трость. Нидхирам облизал пересохшие губы, но ослушаться не посмел и медленно приблизился к сидевшему гуру[48].
Учитель, нанося удары тростью, спросил:
— Что это ты сегодня так поздно, Нидхи?
Глаза Нидхирама полезли на лоб, как будто настал его последний час. Глотая слезы, он проговорил:
— Утром табаку не было, и пришлось ждать, пока его привезут!
Гнев учителя немного поутих. Протянув трубку Нидхираму, он приказал:
— Вот набей-ка мне трубку табаком; хорошо набьешь — ничего не сделаю, плохо набьешь — мяса на костях не оставлю!
Нидхирам, казалось, был спасен. Бросив сумку, он облегченно вздохнул и стал набивать трубку, которую дал ему учитель. Сидя в укромном уголке, он сам сделал две-три затяжки. Нидхи еще только привыкал курить, плохо понимал вкус табака, а на этот раз табак ему очень понравился. «Если он пришелся мне по вкусу, то уж, наверное, господин учитель будет доволен», — подумал мальчик. С легким сердцем передал он трубку учителю, а сам приготовился сесть на свое место. Но учитель затянулся и окликнул Нидхи.
Как видно, Нидхираму сегодня не везло. «Ой, и на кого же такого несчастного посмотрел я утром! — подумал Нидхи. — Никогда не знаешь заранее, что может случиться!»
Какой, однако, смысл думать о том, чего уже не исправишь. Еле передвигая ноги, трясясь от страха, Нидхирам приблизился к своему владыке.
— Орэ, плут, что за табак ты принес мне? — грозно спросил тот.
— Я не виноват, господин учитель! Какой табак привез отец с ярмарки, такой я и принес вам.
— Вижу я, какой табак твой отец привозит! — И в тот же момент учитель нанес несколько ударов тростью по спине Нидхи.
Расправившись с Нидхирамом, учитель напустился на других учеников.
— Кто еще остался должен за праздники, отдавайте! — крикнул он.
К каждому празднику, сколько их насчитывалось в календаре, учитель требовал со своих учеников деньги. Если родители не желали платить, учитель заставлял мальчиков красть деньги, а когда это не удавалось, дети тащили из дома какую-нибудь вещь, продавали ее и деньги отдавали учителю. Для них умилостивить учителя было то же самое, что умилостивить божество.
Все, кто принес подарки и деньги, отдали их учителю. Гопал не мог дать ничего.
— А ты что же, Гопал? — спросил учитель.
— Я завтра отдам, господин учитель! — почтительно сложив руки, ответил Гопал.
Он сказал так, страшась ударов, но сам не знал, где он достанет деньги.
— Ты уже сколько раз говорил, что принесешь завтра, а между тем до сих пор не можешь отдать! Смотри, если завтра не принесешь, сделаю с тобой то же, что и с Нидхи!
— Обязательно принесу! — уверил Гопал.
Когда закончились занятия и настало время идти домой, Гопал попросил одного мальчика по имени Бхубон:
— Одолжи мне немного денег, Бхубон, иначе завтра у меня на спине живого места не останется!
— А почему бы тебе не взять у своей матери? — удивился Бхубон.
— У матери нет денег; стал бы я разве просить у тебя, если б мог взять дома?
— Отдай тогда те деньги, которые получаешь на еду.
— И на еду мне ничего не дают. Были бы у меня хоть какие-то деньги, я никогда не попросил бы в долг!
— Что же тогда ты ешь? Что будешь есть дома? — спросил его Бхубон.
— Когда как. Если есть что-нибудь, мама накормит меня; когда же ничего нет, сидим без ужина.
— И ты не будешь просить есть, когда придешь домой?
— Нет.
— Почему?
— Если я попрошу, а дома ничего не будет, мама заплачет. А я не могу видеть ее слез! Я тоже начинаю плакать. Поэтому ничего и не прошу. Один раз мы с Бипином пришли домой вместе; Бипину дали поесть, а мне мать ничего не могла дать и стала горько плакать. С тех пор я никогда не хожу домой с ним вместе.
— И при этих словах из глаз Гопала потоком хлынули слезы.
Плач Гопала растрогал доброе сердце Бхубона.
— А Бипин, неужели он с тобой не поделится? — возмутился он.
— Он бы поделился, да ему мать не разрешает. Когда Бипин ест, она сидит тут же и следит, чтобы Бипин не мог мне ничего дать.
— Пойдем к нам! Пообедаем вместе, а потом я попрошу у мамы для тебя денег.
— Твоя мама, наверное, не даст мне денег, лучше ты дай!
— Хорошо, пойдем, я сам одолжу тебе.
И оба мальчика побрели к дому Бхубона. Когда они пришли, Гопал остался у дверей, а Бхубон рассказал своей матери все, что слышал от него. Она попросила сына позвать Гопала. Обрадованный Бхубон тотчас же привел товарища. Увидев грустное лицо и заплаканные глаза Гопала, мать Бхубона сразу прониклась к нему жалостью.
— Вы шли вместе, почему же ты остался у дверей? — ласково спросила она и взяла его за руки.
Гопал молчал.
Мать Бхубона накормила их обоих и принесла каждому по маленькому стакану воды. Выпив свой стакан, Гопал попросил:
— Дайте, пожалуйста, мне еще немного воды!
— У кого же ты просишь? — рассмеялась мать Бхубона.
