Энора перекрестилась. Подняв висевший у нее на шее кельтский крест – настоящее золотое кружево, в центре которого виднелось изображение Агнца Божьего, которого обычно изображают на облатках, – она приложила его ко лбу Артура.
– Не знаю. Я еще не приступил к ее допросу. Доктор Мешо, которого я считал самым здравомыслящим человеком в этих краях, странным образом скрылся. Он давно заботится об этой семье, а баронессу Маот знает с пятилетнего возраста. Поэтому я поинтересовался его мнением; он сомневается, что здесь замешана нечистая сила. Доктор убежден, что кончина юного Гийома была неизбежна и что его выздоровление стало настоящим чудом.
– Хм… – задумчиво произнесла Энора. – Если б кто-то и попытался убить молодого барона, это вовсе не означает, что за этим ужасающим поступком стоит Маот, его мать. Если только она не лишилась рассудка.
– Баронесса-мать Беатрис де Вигонрен подозревает, что у ее невестки было намерение отправить на тот свет их всех, одного за другим. Сперва Франсуа – своего свекра, затем Франсуа – своего мужа, затем Гийома – своего сына, и закончить Агнес и ею самой.
– Ну и ну! – насмешливо фыркнула Энора. – Маот при всем желании не упрекнешь в том, что она отлынивает от работы. Во всяком случае, милый, все эти таинственные смерти, о которых мадам Беатрис с такой проницательностью доносит правосудию, не служат ответом на мой вопрос. Мадам Маот была бы круглой дурой, если б в самом деле злоумышляла на своего сына. Ведь благодаря ему она может жить в достатке и уюте… во всяком случае, до его совершеннолетия. Разве не так?
– Вы тревожите меня, мой ангел, – ответил Ги де Тре, смущенно надувая свои румяные щеки.
– И потом, если предположить, что ей удалось убрать с дороги двух взрослых представителей сильного пола – Франсуа-отца и Франсуа-сына, – то как объяснить, что она проявила неловкость, пытаясь… устранить своего мальчишку?
– Честно говоря, тревогу поднял Эсташ де Маленье, – заметил бальи Ножан-ле-Ротру. – По его мнению, все это было далеко неспроста – и рассчитано так, чтобы маленький Гийом вырвался из когтей смерти. Возможно, мадам Маот надеялась таким образом отвести подозрения от себя, так как со смертью сына – единственного прямого наследника титула и всего состояния – она потеряла бы все. Настоящей же ее целью были родственники мужа.
– Уж слишком изощренные рассуждения для бедняги Маленье, который хорошо соображает лишь тогда, когда нужно считать денье. Вот в этом он действительно мастер. Я так полагаю, что ветер дует со стороны Беатрис де Вигонрен.
– Думаете, она пытается ввести меня в заблуждение?
– Я бы не стала этого утверждать… но все же… умоляю вас, мой любимый, будьте очень осторожны и тщательно просчитывайте каждый свой шаг. Уж позвольте мне немножечко позлословить: если жизнь мадам Маот оборвется под мечом палача, разумеется, в том случае, если ее виновность будет доказана…
– То есть? – перебил ее супруг.
– А если отсрочка от смерти, дарованная маленькому Гийому, окажется временной… кто же тогда унаследует титул и состояние?
– Этьен, сын Агнес де Маленье, урожденной Вигонрен, – произнес Ги де Тре с изумленным вздохом.
– Верно.
– Но вы же не думаете, что Агнес, или Эсташ, или даже сама баронесса-мать замышляли убийство маленького барона? – спросил бальи Ножана, даже закашлявшись от изумления.
– Каким бы гнусным ни было это предположение, оно не более бессмысленно, чем слова о виновности мадам Маот. Если ж ее вина все же будет доказана, уверяю вас, у меня первой челюсть отвиснет от изумления!
Протянув к нему очаровательную ручку, где на большом и указательном пальцах красовались кольца с гранатами и опалами, она немного огорченно продолжала:
– Мой дорогой, помните, что вы заявили немногим раньше? Эти двое не любят друг друга. Но они не замедлят состроить милые и любезные лица, чтобы убедить нас выполнять их замысел, а затем отдать нас на съедение всем собакам. Прошу вас, не забывайте, что Маот из семейства де Жеранвиль, которое принадлежит к высшему дворянству Труа, чего не скажешь про этого наглого мелкопоместного выскочку Маленье. Кроме того, мадам Маот – племянница мадам Констанс де Госбер, а та – двоюродная сестра Папы и лучшая подруга мадам Валуа, свояченицы короля. Дай бог, чтобы наш новый сюзерен Артур поскорее призвал нас к себе. Не станем портить ему настроение из-за всей этой истории, на радость Маленье, место которому за чернильницей с пером в перепачканных пальцах, – если он, конечно, знает грамоту.
Ги де Тре фыркнул от смеха, представив себе Маленье, скорчившегося за крохотным секретарским столом.
– Милая, не устаю вами восхищаться! Вы такая стойкая и просто кладезь самых хитроумных советов.
С довольным видом прищурившись и состроив озорную недовольную гримаску, Энора нарочито небрежно отмахнулась:
– Ну зачем так серьезно! Я всего лишь любящая женщина, и это дает мне силы. И разве запрещено помогать тому, кого любишь? Если б вы знали, сколько полезных сведений узнаешь из пересудов торговок и служанок… Мои ушки могут при надобности становиться очень длинными.
* * *
В самом деле, Энора любила своего мужа, хотя частенько относилась к нему скорее как к сыну, несмотря на то что тот был больше чем на десять лет старше нее. Она пускала в ход горячность и кровожадность лисицы[99], чтобы уберечь его от всевозможных ловушек и ужасных невзгод. Некая неоспоримая интуиция предупреждала ее, что под угрозой честь и будущее ее мужа, так же как и ее собственные. Ей были глубоко безразличны семейство Вигонрен, население Ножана и даже Французское королевство. Она чувствовала, что этот город является ставкой в решающей игре между сильными мира сего. И что сильные мира сего не особенно озабочены погибшими пешками, жертвуя ими в нескончаемой веренице стратегически важных сражений. В глазах молодой женщины имели значение лишь безопасность и благополучие семейного клана, частью которого являлся и Ги. Энора снова заговорила таким безмятежным голосом, что супруг моментально встревожился:
– Какая ужасающая череда несчастных случаев у Вигонренов! Можно подумать, что сама судьба от них отвернулась. Посудите сами: Жан – младший брат Агнес – погиб шесть лет назад на охоте; олень, которого он считал издыхающим, внезапно ударил его рогами. Филипп, любимец всей семьи, зарезан дорожными грабителями двумя годами позже. Затем наступила очередь двух Франсуа – отца и старшего сына – от болезни, причиной которого, я вас уверяю, могло быть и отравление. И что еще любопытно: ни с одной из женщин этой семьи ничего подобного не случалось.
– Что вы хотите этим сказать?
Энора с нежностью провела рукой по волосам сына, такого же медного цвета, как и у нее.
– Ну… по-моему, столько несчастных случаев – это уже подозрительно. Хотя, возможно, все это не более чем женская нервность. Не будете ли вы настолько благородны, приняв мадам Маот соответственно ее титулу и устроив ее в удобном помещении? Видите ли, в некоторых семьях легко заболевают лихорадкой или чем-то в том же духе, но с таким же роковым исходом…
