– На самом деле история банальна и совершенно не тянет на романтическую, – морщась, ответил Корнеев.
– Ну… ты все-таки поделись.
– Это не слишком интересно, но… я расскажу… Пожалуйста… все очень просто: нас с ней однажды застукали члены совета директоров, которые неожиданно явились ко мне в кабинет с требующим безотлагательного решения вопросом. И несмотря на то что они проделывают со своими секретаршами примерно то же самое, Шорохов вдруг разозлился и стал дурным голосом вопить об изгнании морально разложившегося типа из совета. Потом я узнал, что это дело, ради которого они во внеурочное время всей компанией завалились ко мне в кабинет, грозило ему, Шорохову, потерей энного количества собственных капиталов. В общем, он брызгал слюной, а Нюша, то есть Татьяна, застегивая на ходу блузку, подошла к нему вплотную и предложила не сердиться, потому что я, дескать, вовсе не разложившийся тип, а практически ее муж и что она просит господина Шорохова стать первым приглашенным на нашу свадьбу, о дате которой ему будет сообщено завтра же в присланном приглашении. Все тут же бросились нас поздравлять, и инцидент был исчерпан. Вот, собственно, и все…
– И после этого ты как честный человек вынужден был жениться, да? – усмехнулась Оксана.
– Примерно так… Тем более что Шорохов потребовал, чтобы его непременно взяли в свидетели.
– Ослушаться ты, конечно, не мог!
– Не мог. Шорохов – держатель контрольного пакета акций «Древа жизни». Он действительно мог одной левой вышибить меня из совета директоров.
– Ай да Нюша! Ай да молодец! – расхохоталась Оксана. – Вовремя подсуетилась! Мне такое даже в голову не пришло бы, если бы нас с тобой застукали! А скажи, Ваня, как ты до Дусика-то докатился?
– Тебе непременно хочется это знать?
– Непременно! Надо же набираться жизненного опыта!
– Все произошло на свадьбе. Хорошо подвыпивший Шорохов пристал к Татьяне с вопросом, как она называет меня в интимные минуты. Она и выдала этого Дусика. И ты представляешь, этот гад теперь спокойно может назвать меня Дусиком при заказчиках, не говоря уже о наших совещаниях…
– И что, Ванечка, тебе слабо поставить его на место?
Корнеев посмотрел на нее больными глазами и ответил:
– Если ты выйдешь за меня замуж, я могу вообще послать «Древо» к чертям собачьим.
– Даже так?! Раньше это самое «Древо» заменяло тебе почти все, иногда даже женщин!
– Честно говоря, я устал, Оксана, – выдохнул Корнеев и запустил руки в свои густые волосы, совершенно по-новому взъерошив их. – Я всю жизнь работал как вол и в один прекрасный момент вдруг понял, что не заработал вообще ничего! Что я имею? Две квартиры! Одна на улице Печатника Григорьева, отделанная в угоду моде, а вовсе не моим желаниям, другая – в «Петербургской сказке», от которой меня вообще тошнит. Еще есть жена Нюшенька, которую мне периодически хочется придушить! Знаешь, я предлагал ей родить ребенка, чтобы она наконец занялась делом и прекратила как сорока таскать в дом все, что блестит, что залеплено закордонными лейблами. Ты же видела, в нашем доме не продохнуть от всяких идиотских вееров, вазочек и ее бесчисленных тряпок.
– Ты что же думаешь, Ванечка, что я тебя пожалею? – неожиданно зло для Корнеева отозвалась Оксана.
– А почему бы тебе меня не пожалеть? – горько усмехнулся Иван. – Мы оба несчастливы, так почему бы не отогреть друг друга? Ты меня любила, я это чувствовал. Да и я любил тебя, только не понимал этого. Думал, пусть вся эта любовь состоится попозже, когда я сделаю то главное дело, ради которого родился. Да-да! Зря смеешься, между прочим! Я действительно много сделал и для «Древа», и… для страны… Если бы ты видела, как подобострастны с нашей фирмой те же немцы, ты, думаю, гордилась бы мной.
– И что тебе с моей гордости, Ваня?
– Да… Наверно, ничего… Я хочу твоей любви, Оксана! Я теперь ничего так не хочу, как любви! Я мечтаю, чтобы меня ждали дома не для того, чтобы выпросить денег на двадцатое кольцо, а просто… как ты раньше… потому что любишь… Неужели у тебя не осталось ко мне ничего?! Разве так может быть, Оксана?!! Десять лет любила, а теперь что? Отрезало? Или ты из гордости? Или хочешь мне отомстить? Если так, то уверяю: Нюшенька за тебя уже рассчиталась!
– Ничего такого я не хочу, Ваня, – сказала Оксана, обняла его за шею и заглянула в глаза. – Только почему-то не могу теперь гореть так, как раньше. Что-то во мне потухло, изменилось…
– А разве моя любовь не может все это как-то поправить? – спросил Корнеев и, крепко прижав ее к себе, зашептал в ухо: – Я действительно люблю тебя, Оксаночка! Если бы ты знала, как остро я сейчас это ощущаю, как проклинаю себя за предательство, за союз с дебильной Нюшенькой, за то, что прогнулся перед Шороховым, как последний… Ты прости меня, любимая… Давай начнем все сначала! Вот увидишь, теперь все будет по-другому!
Оксана говорила: «Да… да… конечно, попробуем», но слезы почему-то сплошным потоком лились из ее глаз, и она не смогла бы назвать их слезами счастья.
В другую их встречу Корнеев, оторвавшись от холодных губ Оксаны, даже спросил:
– Может быть, ты полюбила другого? Ты скажи… Ты вовсе не обязана была меня ждать все это время. Честное слово… я смогу это понять и… уйду…
– Нет-нет… – почему-то испугалась она, горячо обняла Ивана, губы ее потеплели, и они провели чудесную ночь.
Сейчас Оксана смотрела на мирно спящего красавца Корнеева и опять не чувствовала себя счастливой. Во-первых, сообразительная Нюшенька не может должным образом не отреагировать на постоянные отлучки мужа. Уж она-то придумает какую-нибудь особо изощренную месть, и Оксана постоянно ждала явления корнеевской жены. Во-вторых, она никак не могла впасть в состояние той безоглядности чувств, в котором постоянно находилась раньше. Теперь у нее был магазин, и она любила его почти так же сильно, как когда-то Ивана. В-третьих, она наконец решилась себе признаться, что ее почему-то очень тревожил собственный товаровед Алексей Пылаев. Именно тревожил. Она всегда вздрагивала, когда видела его. Он, как и обещал, ни словом, ни взглядом не напоминал ей о том вечере, что они провели в одной постели. Но она сама то и дело вспоминала об этом. У нее теперь была возможность сравнить двух мужчин, и это сравнение оказывалось не в пользу Ивана. Оксана гнала от себя эти преступные мысли; как молитву твердила про себя пожелания счастья подруге Нельке, но иногда ей хотелось плакать прямо в объятиях Корнеева.
Оксана замирала от совершенно неизъяснимого чувства, когда сидела за компьютером рядом с Алексеем и он иногда вынужден был касаться пальцами ее руки, чтобы направить мышкой курсор туда, куда требовалось. Нелька застала ее в состоянии замирания от присутствия рядом Алексея будто на месте преступления и с тех пор при разговоре с ней каждый раз обиженно поджимала губки. Что могла сказать ей Оксана? Она прибавила Нельке зарплату, поставила на стол персональный компьютер, но тепло из их отношений, похоже, ушло навсегда.
