— Поразительная вещь, коллега, — закуривая без разрешения хозяина достаточно приличного по прокурорским меркам кабинета и рукой отгоняя струйку дыма, начал Александр Борисович, — в материалах, представленных вами в Генеральную прокуратуру по прямому указанию, насколько я понимаю, вашего федерального прокурора, выводы следственной группы можно рассматривать как окончательные и пересмотру не подлежащие. Несмотря на то обстоятельство, что аварийная комиссия фактически не дала до сих пор своего официального заключения. Разве выводы столь авторитетной комиссии не являются для вас решающими в таком деле? Вы полагаете, это правильно? Или у вас имелись свои собственные неопровержимые аргументы, которые пока просто не отражены в деле?
— Вы прибыли сюда специально для того, что выяснить только этот вопрос? Или у вас появились серьезные, действительно стоящие, возражения против конкретных выводов оперативно-следственной группы? — Показалось, что Серов слегка, едва заметно, ухмыльнулся с этаким вызовом.
Ишь ты, а ему палец в рот не клади! Неужто так прочно чувствует своей задницей стул, на котором восседает? Или нарочно нарывается на скандал, чтобы обернуть его себе на пользу? Вот, мол, явился не запылился, все сам наперед знает, а у нас своя голова, и чужие нам без надобности… «Не-а, — сказал себе Турецкий, — ни хрена у тебя, дружок, не выйдет…»
— В связи с вашим вопросом я вспомнил, коллега, байку одного моего приятеля, известного актера… В прошлом, как мы сегодня говорим, столетии еще было. Приехал в хороший провинциальный театр, ну, скажем, в Ярославль, где свои вековые традиции, новый режиссер. И затеял он ставить классический спектакль про царя, бояр, ну и все такое прочее. Вроде «Царя Федора Иоанновича» Алексея Константиновича Толстого. А один из старейших на театре актеров и говорит ему, молодому режиссеру, что пьеса эта — для них не открытие, ставили уже, бывало, великих стариков тоже помнят, которые режиссировали спектакль. Но новый не слушает, все, говорит, будет теперь иначе, как я вижу. Даже трон, говорит, царский поставим не традиционно в левый, а в правый угол. Да неудобно нам так, возражают актеры и на те же традиции ссылаются. Ничего, зато мне удобно, а вы привыкнете. Короче, перестроил он все мизансцены по-своему, отрепетировали и вышли на премьеру. И вот, когда дали занавес, вышел вперед тот самый старейший из них, что главного боярина играл, и говорит: «А теперь, бояре, поставим трон на место». И передвинули его в тот угол, в котором привыкли видеть. А режиссера, рассказывают, тут же инфаркт хватил.
Серов хмыкнул, и на миг в нем даже появилось что-то живое, в смысле человеческое.
— Значит, вы приехали определить трон на место, так вас следует понимать?
— Вот теперь я готов поверить, что мы сработаемся. То есть сумеем найти общий язык. Занять единую точку зрения, если хотите. Чтобы в конечном счете выполнить личное поручение нашего президента. Но только совместными усилиями, коллега, с вашей помощью. Сами понимаете, задания подобного рода принимаются исполнителями как данность, что совсем не исключает активного проявления личной инициативы.
— Возможно, — Серов пожевал губами, поморщился, как от чего-то горького во рту, а может, от дыма сигареты, — вам наверху, в столице, и представляется ясным как белый день… И вы уже имеете свой, единственно верный, взгляд на причины и следствия данного события. Повторяю, но не утверждаю, возможно. Однако, если вы внимательно и непредубежденно ознакомитесь с показаниями потерпевших, могу вас уверить, что ваши соображения практически ничем не будут отличаться от моих. Готов поспорить, извините, но вы сами избрали такой стиль общения.
Ну, молодец! Ну, артист!
— Так я ж вот и прилетел… ознакомиться. Атмосферу понять, почувствовать на собственной шкуре. Иначе бы просто вызывал вас к себе в Генеральную вместе с делом. В одну дуду, значит, дуют? А чего так дружно, не задумывались? А вот я задумался. После того как получил довольно-таки лестное предложение от некоторых… людей — ну, за то, чтобы не ворошить подробностей катастрофы, спустить, так сказать, дело на тормозах. Но разговор-то у нас был как бы прикидочный, требовались некоторые уточнения, детали. Вы-то небось тоже что-то подобное… проходили, да? И определенное давление, поди, испытали? Или пока нет?
Серов пожал плечами — понимай как хочешь. Но при этом быстро, словно украдкой, взгляд его метнулся по сторонам. Ага, и тут, выходит, приготовились? Или это он еще не дозрел до честного ответа? Если вообще когда-нибудь дозреет, судя по тому, как лысая его макушка стала тонуть в пышных плечах. Не ожидал столь откровенного и даже циничного признания?
— У нас здесь довольно сложные условия работы… — неохотно пробормотал он. — Сибирь — это вам не Москва. Тут свои законы правят.
— Это уж мы понимаем, не первый год замужем, — кивнул Турецкий. — Но давайте с вами, Юрий Матвеевич, договоримся следующим образом. Вы мне передаете для ознакомления все ваши наработки, определяете тихий угол в вашем доме, где бы я мог устроиться, побеседовать с людьми, допросить, кого посчитаю нужным, и обеспечиваете городской телефонной связью — звонить же станут, зачем ваших сотрудников обременять, верно? А потом мы с вами вдвоем обсудим, подумаем, как действовать дальше, и… словом, договоримся. Нужно будет — помощь потребуем, не откажут ведь? Да я так уже понимаю, что нам многие местные лица искренне готовы помочь доблестно завершить расследование. Или я не прав?
— Еще как готовы! — хмыкнул Серов, но Турецкий не принял, точнее, сделал вид, что не понял его тона.
— Вот и славно. Так куда вы меня?
Для «посланца президента» нашелся не угол, а вполне приличный свободный кабинет. С негромко работающим холодильником, в котором стояло несколько пластиковых бутылок местной минеральной воды. Заранее обеспокоились, догадывались наверняка, что обычным «ля-ля» у них не обойдется. Стояли и два телефона — городской и внутренний, лежал под стеклом на письменном столе ротапринтный список необходимых абонентов из городских и краевых служб, включая приемную губернатора, фамилия которого была заключена в аккуратный черный квадратик. Значит, совсем новый список.
Оглядевшись и прикинув, где могла быть смонтирована необходимая аппаратура, Александр Борисович бросил на чистую поверхность стола пухлую папку — «Дело», сел, протер носовым платком очки и открыл ее. Но через минуту улыбнулся и снова оглядел кабинет. Представилось, как сейчас напряглись «служивые люди», наблюдая за ним и вслушиваясь в каждое, даже невольно брошенное, слово.
А он ведь нарочно сделал весьма прозрачный намек на состоявшийся в Москве разговор с адвокатом Белкиным, хотя и без упоминания его фамилии. Но это неважно, те, кому надо, знают, о ком речь. А легкий демарш Турецкого заставит адвоката форсировать события, не ждать, когда его хозяева, или как там они себя именуют, станут решать, что делать дальше, а будет настаивать на обязательном продолжении диалога. Ведь такого рода намек у тех, на кого он рассчитан, не пройдет незамеченным. Или же сам Серов, если он повязан вместе с другими, заявит им об этом. Важно в данный момент занять их мысли возможным соглашением и тем самым освободить себе руки для розыскных действий. Но здесь главная роль будет отведена теперь Филиппу Агееву, сыщику из агентства «Глория».
