— Отчего не велено? Кем не велено?
— Они сами придут и все тебе скажут, касатка… Страдания твои уменьшатся, милая… А пока терпи! Господь терпел, и нам велел… — певуче прибавила она.
Нелли запрокинула голову и закрыла глаза. Минут десять пролежала она без движения, но вспомнить так ничего и не смогла… Тут заскрипела дверь, раздался шепот новых голосов:
— Ну, как она? — шепнул молодой голос.
— Да, кажись, в себя пришла. — Это была сестра Федосья.
— Помнит что али нет? — То был уже другой голос.
— Нет, вовсе ничего не помнит…
— Что за яд такой? Не убивает, а память забирает, — молвил все тот же голос.
— Особое, видать, зелье! Небось иноземное, а чего от братца вашего ждать? Он по землям иным много ходил… — вступил в беседу молодой голос.
— Ну-ну! Ты про брата моего помалкивай, не то…
— Не то что?
— Не здесь о том говорить, дочь моя…
— Верно, матушка, не здесь, — согласился молодой голос.
— Пойдем покуда отсюдова. А ты, сестра Федосья, будь при госпоже неотлучно. Глаз с нее не спускай! — приказал второй голос.
— Да, матушка, — покорно согласилась Федосья.
Дверь скрипнула и вновь затворилась. Нелли так и не приоткрыла глаз. Ах, что за знакомые голоса! И что за напасть — ничего вспомнить силы нет…
— Барин твой где? Где барин Кирила Илларионыч?
— Не могу знать! Никак не могу знать!
Филипп пробежался по анфиладе комнат дома брата. За ним, как привязанный, семенил камердинер Кирилла.
— А давно ли его нету?
— Уж два дни, как уехали-с.
— И без тебя? — Филипп оборотился к слуге и пристально уставился ему в глаза.
— Без меня! — истово заверил его тот. — Вот без меня, и все тут! А я еще говорю барину Кириле Ларионычу: мол, дескать, как же вы без меня-то? А он мне молвит так: дело-де срочное, и мне никто не надобен, сам управлюсь!
— Так, — Филипп остановился. — Сам, говоришь, управится?..
Что же за дело такое тайное, что брат без слуг уехал? Неужели первая догадка верна? Неужели это связано с Нелли?.. Но как? Каким образом? При чем тут Сусанна Петровна? Почему Нелли, как уверяет прислуга, была бесчувственной увезена своей мачехой?
Мысли одна за одной мелькали в голове у Филиппа. Ни одной верной среди них, как видно, не было. Что же теперь делать? Домой бежать или здесь оставаться?
— Ну а когда вернется брат мой, сказал? Что обещал-то? — Филипп вновь обернулся к камердинеру.
— Сказали, что, когда вернутся, не знают, но по всему выходит, что будут скоро, — заверил слуга.
— Это отчего ты знаешь?
— Ну, Кирила Ларионыч сказали, что ежели вернутся не скоро, то на другой же день пришлют эпистолу о том, что уезжают. А коли эпистолы нету, так, стало быть, сами скоро вернутся. Вот-с!
— Ну, что же… Я его тогда здесь и подожду, — заявил Филипп.
Вслед за такими словами он уселся в кресло посреди гостиной и велел оставить его одного. Филипп приготовился к длительному и томительному ожиданию, но Кирилл не заставил себя долго ждать. Он явился, не прошло и двух часов после прибытия брата в его дом. Увидев Филиппа в своей гостиной, Кирилл побледнел, растерялся, чуть было не кинулся бежать, но вовремя спохватился. Филипп же, заметя метания брата, медленно поднялся на ноги и сказал:
— Что же, братец, говори теперь, что все сие значит.
— О чем ты? Что такое?.. — начал Кирилл.
— Да полно, все ты знаешь, — оборвал его Филипп. — Я о жене моей, о Нелли… Говори!
— О Нелли? — пробормотал Кирилл. — Да что же я могу сказать, я вовсе ничего не знаю… Ах! — неожиданно воскликнул он. — Что же за дело такое, право! — С этими словами он кинулся на диван и, усевшись, закрыл лицо руками.
— Говори, Кирилл… — устало потребовал брат.
Тот сидел молча, не поднимая головы. Филипп сел рядом с ним, положил руку ему на плечо:
— Тебе все известно, говори…
— Она обманула всех, и меня, — тихо ответил Кирилл.
— Она? Кто она? — недоуменно переспросил Филипп. — О ком ты? Неужели о… — Он побоялся продолжить.
— О Сусанне, о ком же еще, — пробормотал брат. — Ты же не знаешь ничего… Нет, ничего я не скажу! Ничего! — Кирилл поднял глаза на брата. — Не знаю я ничего…
— Ведь она в тягости, ребенок у нас будет, Кирилл. Пожалей ее, меня пожалей, — сказал вдруг Филипп.
Кирилл вздрогнул, лицо его сморщилось:
— Что?
— Ты же брат мне… — Филипп не сводил с него глаз.
Что же, Сусанна ловко сумела почти посеять вражду меж братьями. Сумела и мужа с женою почти рассорить. Почти, да не совсем, на то ее хитрости не хватило…
Ведь Кирилл, как и было уговорено у него с Сусанной, отправился в условленное место ждать приезда ее и Нелли, уже опоенной тем зельем, о котором говорила неугомонная Сусанна. Но тщетно прождав целый день, только под вечер получил он письмо, в котором ожидало его странное известие:
«Друг мой сердечный, мой Кирилл! Неужели мог ты подумать, что я, любя тебя так, как я тебя люблю, разделю тебя с другой женщиной? Нет, ты напрасно ждешь Нелли, она не явится в твои объятия, ибо нету у меня приворотного зелья, чтобы сердце ее обернуть к тебе. Я помещу Елену в надежном месте: там, где ни ты, ни муж ее не смогут найти. Но не бойся, она жива, ведь не такова я злодейка, чтобы падчерицу свою со свету сживать почем зря. Она будет жить, да вот вспомнит ли она о вас? Бог весть… Думаю, что вовсе не вспомнит. Ах, как смешно мне писать нынче эти строки. Но скоро мы свидимся, и я докажу тебе, что все сие делала лишь из любви к тебе, друг мой сердечный! Для чего, — ты теперь недоумеваешь, — надобно мне было, чтобы ты оказывал знаки внимания Елене? Да для того, чтобы Филипп ревновал, чтобы в решающий момент не бросился на поиски своей супруги, а решил бы, что она бежала с тобой и к тебе, и нынче находится в твоих объятиях. Будь же благоразумен, и ничего не сообщай брату. Это будет залогом нашей любви, Кирилл. Я вернусь скоро, и мы будем вновь счастливы. Филипп же, коли узнает о твоих проделках, то как бы не вызвал тебя на дуэль или бы не выкинул чего похуже! Таковой-то молодец может и в Сибирь родного брата загнать, коли захочет. Так что поберегись да помалкивай. О Елене же не думай. Ее дорога туда, куда я и назначала ее. Не ей перебить мою волю, и тут я не уступлю. Засим прощай, твоя навеки
Сусанна».
Кирилл протянул сие послание брату, пренебрегая просьбой Сусанны. Филипп вмиг пробежал эпистолу, потом поднял глаза:
— Быть того не может… Это что же, все месть? Месть?
— Видно, так…
