Иногда истории эпохи культурной революции схожи с современными даже в деталях.
Знакомый рассказал мне, что в те годы в его городе две равные по силам группировки цзаофаней договорились распилить печать пополам. Соответственно ставилась она только на документы, утвержденные обеими сторонами. Разумеется, на оттиске была щель.
Ситуация повторилась в наше время. Заместитель генерального директора небольшой компании сколотил себе группу поддержки, прогнал гендиректора и председателя совета директоров и сам занял эти должности. Но прежний гендиректор исчез вместе с печатью. Это не смутило победителя: он, в нарушение закона, велел подчиненному заказать на рынке такую же. Однако старый гендиректор имел возможность и дальше ставить свою печать на контрактах, что внесло бы хаос в коммерческую документацию. Новый руководитель не растерялся — приказал купить топор и на глазах изумленных подчиненных прямо на рабочем столе разрубил печать пополам. Теперь действительными считались только документы со щелью на оттиске.
Такие истории повторяются у нас на каждом шагу. Гангстеры из голливудских боевиков позеленели бы от зависти.
Жестокость в духе культурной революции проявляется и в других областях. Сейчас по всей стране стремительно сносят старые дома и не менее стремительно возводят небоскребы. По китайским городам ходит анекдот: ЦРУ узнало, что в их городе скрывается Усама бен Ладен, и прислало разведывательный самолет; летчик докладывает, что город уже снесли и террорист номер один, очевидно, мертв. При сносе домов полицейские оттаскивают протестующих бедняков, дюжина бульдозеров сносит их хибары, и приходится им переезжать в предоставленное местными властями жилье.
Два года назад одна семья никак не могла договориться с местными властями о сумме компенсации за переезд. На рассвете в дом этой семьи через окно залезли люди в касках, подняли хозяев из постели, не дали надеть ни штанов, ни носков, замотанных в одеяла запихнули в машину и отвезли куда-то, где они сидели на голом цементном полу под присмотром двух десятков полицейских. В полдень явился чиновник и сообщил, что они подверглись насильственному выселению, дом снесен, а вещи по описи перевезены в новое жилье. Пришлось подчиниться. До сих пор они вспоминают все это как страшный сон.
Следует признать, что эффективность местной администрации — одна из причин нашего экономического чуда. Достаточно официальной бумаги, чтобы решить любую проблему. Хочу сказать западным защитникам демократии, что недостаток политической прозрачности скорее способствует, чем препятствует развитию Китая.
Насильственный снос домов вызывает все больший протест населения. В ноябре 2009 года в городе на юго-западе Китая несколько десятков неизвестных со стальными трубами, ломами и пластырем ворвались в девять из предназначенных под снос домов, подняли тринадцать человек с постели, заклеили им рты пластырем и увезли подальше с места событий. Четверо жильцов, оказавших сопротивление, получили ранения. Затем два грохочущих экскаватора в мгновение ока стерли с лица земли двадцать шесть домов. На рассвете противостояние приняло новый оборот. Выселенные и их родные и близкие заблокировали перекресток баллонами со сжиженным газом и натянули вокруг красную ленту. Полиция разогнала их, а четырех «зачинщиков» задержала за создание помех дорожному движению.
Тогда же, в ноябре 2009 года, после того как собственница жилья отказалась подписать соглашение о сносе, где сумма компенсации была явно ниже рыночной цены, ее дом подвергли насильственному сносу. Когда бульдозер повалил ворота и часть стены, она хлебнула виски для храбрости и вместе с мужем стала с балкона четырехэтажного здания бросать в рабочих бутылки с зажигательной смесью. В ответ те швыряли камни. После многочасового сопротивления ее дом все-таки снесли. Их с мужем осудили за создание помех общественным работам, и мужа приговорили к восьми месяцам тюрьмы.
В городе Чэнду женщина по имени Тан Фучжэнь 13 ноября 2009 года тоже кидала в рабочих горящие бутылки, а через три часа бесплодной борьбы, отчаявшись, облила себя бензином и совершила самосожжение. Это наконец привлекло внимание прессы, и хотя местные власти квалифицировали действия Тан Фучжэнь как сопротивление закону, общественное мнение встало на ее сторону. Люди задумались о справедливости «Положения о сносе городских жилых зданий», а пять профессоров-юристов из Пекинского университета направили в Постоянный комитет Всекитайского собрания народных представителей предложения по пересмотру этого законодательного акта, противоречащего конституции и принципам имущественного права. В обстановке нарастающего недовольства насильственными сносами Всекитайское собрание народных представителей обещало пересмотреть закон. Однако жизнь посмеялась над теми, кто наивно поверил, что принудительному переселению положен конец.
16 декабря 2009 года одна женщина, вернувшись с базара, обнаружила, что ее дом снесен, а мебель и бытовая техника куда-то исчезли. Родные были на работе. Женщина заплакала:
— Как же мы переночуем на таком холоде?
В другом месте районный руководитель на собрании по организации сноса крестьянских домов заявил четырем десяткам служащих: кто до Нового года не «проведет работу с родственниками из деревни», будет уволен. В самой деревне галдящие каждый день с восьми утра до шести вечера (как во времена культурной революции) громкоговорители повторяли:
— Администрация настроена очень решительно, сопротивляться строительству бессмысленно.
Все эти бесконечные истории напомнили мне слова председателя Мао, которые мы, разбуженные среди ночи, могли бы повторить от начала до конца и от конца до начала:
«Революция — это не званый обед, не литературное творчество, не рисование или вышивание; она не может совершаться так изящно, так спокойно и деликатно, так чинно и учтиво. Революция — это восстание, это насильственный акт одного класса, свергающего власть другого класса».
На исходе весны 1972 года несколько мальчишек из начальной школы впервые в жизни прогуляли уроки. Мы решили посмотреть на школу средней ступени, куда вскоре должны были перейти. Через речку мы перебрались по только что построенному глинобитному мосту. Чтобы он не высох слишком быстро и не потрескался, рабочие застелили его рогожей и поливали из шлангов. Помню, как мы топали по этой мокрой рогоже.
Нам страшно хотелось знать, что такое революция. Хотя культурная революция бушевала уже шесть лет и мы повторяли слова Мао «бунт оправдан», сами мы в ней никак не участвовали. Мальчики старше нас на один-два года гордо заявляли:
— Да что вы понимаете! Вот перейдете в среднюю школу…
Слышать такое было унизительно, я-то воображал, что нахожусь в самой гуще революционных событий: чуть не с пеленок меня окружали красные флаги, демонстрации, уличные драки и «митинги борьбы».
Больше всего я завидовал тогдашним подросткам. Они успели поучаствовать в «межхунвейбинском обмене революционным опытом», начатом в октябре 1966 года, то есть попутешествовать по всему Китаю. Занятия в учебных заведениях прекратились. По всей стране организовали «пункты приема хунвейбинов». Им предоставляли бесплатное жилье и транспорт, кормили и выдавали деньги на карманные расходы.
