Я попыталась улыбнуться, но мое лицо было для Картера открытой книгой.
– Марли, что случилось? Последнее время ты ходишь как в воду опущенная, – не разжимая объятий, прошептал Картер.
– Я ужасно скучаю по родителям. Особенно сейчас, когда на носу Рождество. Как они там поживают? Если уж мне так плохо без них, то нетрудно представить, каково им без меня. – Я сжала губы, словно пытаясь сдержать рвущиеся наружу слова. – Конечно, это ужасно глупо, но я переживаю, что мы с тобой не сможем обменяться подарками. Что я могу тебе подарить? Буханку хлеба?!
– Я бы не отказался от буханки хлеба!
Его энтузиазм оказался настолько заразительным, что я не выдержала и захихикала:
– Но у меня даже нет своей муки, чтобы испечь хлеб. Придется брать хозяйскую. А это уже воровство.
Он поцеловал меня в щеку:
– Верно. Кроме того, когда я в последний раз взял чужое, то это была кража века. Я такого и не заслуживал. Теперь у меня есть все, что мне нужно. И я вполне счастлив.
– Ты меня не крал. Я же не серебряный чайник.
– Хм… – протянул Картер. – А может, это ты меня украла. Ведь я хорошо помню, что раньше принадлежал только себе, а теперь – я весь твой.
– Люблю тебя, – улыбнулась я.
– Я тоже тебя люблю. Не волнуйся. Сейчас у нас не самый легкий период, но это не будет длиться вечно. И вообще, этот год принес нам и кое-что хорошее. За что мы должны быть бесконечно благодарны.
– Мы действительно благодарны. Прости. Чего-то я сегодня раскисла. Я просто чувствую себя…
– Мэллори! – услышала я чей-то голос и резко обернулась. В кухню вошел гвардеец. Рядом с ним я увидела незнакомую девушку. – Где Мэллори?
Я нервно сглотнула:
– Здесь.
– Следуйте за мной, пожалуйста.
Голос гвардейца звучал весьма настойчиво, и я, конечно, испугалась до дрожи, хотя это его «пожалуйста» меня чуть-чуть успокоило. Ведь все это время я жила в страхе, что кто-нибудь непременно доложит королю Кларксону о нашем тайном присутствии во дворце. И я понимала: если это когда-нибудь случится, то битье батогами покажется нам еще цветочками.
– Я скоро вернусь, – поцеловав Картера, сказала я.
К моему удивлению, когда я проходила мимо девушки, та неожиданно схватила меня за руку:
– Спасибо. Я вас здесь подожду.
– Ну ладно, – озадаченно нахмурилась я.
– Мы рассчитываем на абсолютную секретность, – заявил гвардеец, когда мы оказались в коридоре.
– Конечно, – ответила я, по-прежнему теряясь в догадках.
Мы свернули в офицерское крыло дворца, и мне стало не по себе. Низшему обслуживающему персоналу не дозволялось появляться в этой части дворца. Все двери были закрыты, за исключением одной, возле которой дежурил гвардеец. Лицо у него было невозмутимым, но в глазах читалась тревога.
– Просто сделайте все возможное, – громко произнес кто-то, находившийся в комнате.
Я тотчас же узнала этот голос.
Переступив через порог, я увидела поразительную сцену. Америка лежала на кровати, по руке у нее струилась кровь. Энн, старшая служанка Америки, обследовала рану, а принц и двое гвардейцев наблюдали за происходящим.
Не сводя глаз с раны, Энн бросала отрывистые указания гвардейцам:
– Пусть кто-нибудь принесет кипятку. В аптечке должен быть антисептик, но кипяток тоже понадобится.
– Я сбегаю, – предложила я.
Услышав мой голос, Америка слегка приподняла голову.
– Марли! – простонала она и заплакала.
Я поняла, что эту схватку с болью она вот-вот проиграет.
– Я быстро, Америка. Держись.
Бегом вернувшись на кухню, я достала из буфета полотенца. В кастрюле, слава богу, кипела вода, и я поспешно наполнила кувшин.
– Симми, срочно долей кастрюлю! – крикнула я на ходу, не дав ей возможности возразить.
Затем я отправилась за спиртным. Лучшие напитки, предназначенные специально для короля, хранились не здесь, но у нас был бренди, который мы использовали для стряпни. Даже я научилась готовить свиную отбивную с бренди, цыпленка в соусе с бренди и взбитые сливки с бренди. Я схватила бутылку в надежде, что это поможет.
Ведь теперь я кое-что знала о боли.
Когда я вернулась, Энн продевала нитку в иголку, а Америка делала отчаянные попытки успокоиться. Я поставила кувшин с водой возле Энн, положила рядом полотенца и с бутылкой в руках направилась к кровати.
– Это от боли. – С этими словами я приподняла Америке голову и влила ей в рот немного алкоголя. Она закашлялась, выплюнув больше, чем успела проглотить. – Попробуй еще раз.
Я села рядом, стараясь не задеть раненое плечо, и прижала бутылку к ее губам. На сей раз получилось чуть лучше.
– Я так рада, что ты здесь, – справившись с бренди, сказала Америка.
Она казалась такой испуганной, что у меня сердце разрывалось от жалости, хотя сейчас ей явно ничего не угрожало. Уж не знаю, через что ей, бедняжке, пришлось пройти, но я была полна решимости сделать для нее все, что в моих силах.
– Я всегда рядом, Америка. Ты же знаешь. – Улыбнувшись, я убрала выбившуюся прядь волос у нее со лба. – Куда тебя опять понесло?
В ее глазах я прочла сомнение. Признание явно давалось ей с трудом.
– Мне казалось, это хорошая идея, – наконец сказала она.
– Америка, ты просто кладезь дурацких идей. Благородных намерений, но при этом безумных идей, – с трудом сдерживая смех, ответила я.
Она надула губы, желая показать, что поняла мой намек.
– Как у вас тут со слышимостью? – поинтересовалась Энн у гвардейцев, из чего я сделала вывод, что это их комната.
– Все в порядке, – ответил один из них. – Стены достаточно толстые.
– Это хорошо, – кивнула Энн. – Так, теперь все выходите в коридор. Мисс Марли, мне понадобится место, но вы можете остаться.
Я уже настолько отвыкла слышать свое настоящее имя из чужих уст, за исключением Картера, что едва не разрыдалась. Ведь я даже не представляла, как много оно для меня значит.
– Я не буду лезть под руку, Энн, – сказала я.
Мужчины вышли в коридор, и Энн взялась за дело. Отвлекая Америку разговорами, она готовилась зашить ей рану, а я смотрела, широко открыв глаза, и удивлялась ее непрошибаемому спокойствию. Мне всегда нравились служанки Америки, особенно Люси, потому что та была ну просто ужасно милой. Но сейчас я увидела Энн в новом свете. Жаль, что такому одаренному кризисному менеджеру выпала судьба оставаться всего-навсего прислугой.
Наконец Энн начала промывать рану, которую мне пока что так и не удалось идентифицировать. Америка глухо стонала в прижатое ко рту полотенце, и, хотя в этом было мало удовольствия, мне ничего не оставалось делать, как крепко держать ее. Взгромоздившись на Америку, я приложила максимум усилий, чтобы она не дергала раненой рукой.