Около 5 часов дня 10 августа этот долгожданный почтальон показался в лагере, и в ротах тотчас же начался сбор денег для него. Дежурный офицер, получив телеграмму, отправился с докладом к начальнику училища, потом, вернувшись к себе, крикнул: «Горнист, труби сбор!» По заведенному также обычаю горнист, хотя и садился за это под арест, вместо обычного трубил офицерский сбор.
Мы быстро в юнкерском обмундировании собрались на переднюю линейку, где нам и была прочитана поздравительная телеграмма Николая II о производстве в офицеры. Прокричав «ура», мы разошлись по ротам, и через полчаса в лагере появилось 200 новых офицеров.
Пока читалась телеграмма и пока мы переодевались в новую форму, около лагеря собралось уже много извозчиков, предлагавших довезти до города.
С производством в офицеры мы делались «полноправными гражданами»: юнкерами нас не пускали ни в один ресторан, а теперь все двери их были открыты перед нами. Еще до производства было обсуждено, кто и как будет его праздновать. Я попал в компанию шестерых товарищей, и мы решили сначала скромно в отдельном кабинете большой Московской гостиницы пообедать, а затем закончить вечер в известном кафешантане «Яр».
По традициям, после производства в офицеры разрешалось три дня развлекаться.
Программа нашей небольшой компании была выполнена полностью, и в четвертом часу утра мы с тяжелыми головами на извозчике возвратились в свой юнкерский лагерь. Хотя и с болью в голове, но приятно было проснуться на следующий день около десяти часов утра и не слышать уже никакого барабана или сигнального рожка для обязательного подъема.
Выпив черного кофе, мы пошли делать визиты начальнику училища, командиру батальона, ротному и своему полуротному командиру, прощаясь с ним, причем кое к кому и не заходили, если он не заслуживал нашего внимания в училище. Таковым оказался Лебединский, которому очень мало юнкеров нанесло прощальный визит.
Затем нужно было закончить все расчеты с хозяйственной частью, получить полагающиеся подъемные деньги, а у адъютанта — предписание в полк. Послужной список высылался канцелярией училища непосредственно в часть. В нем значилось, что приказом по военному ведомству от 10 августа 1903 года мы были произведены в подпоручики с старшинством с 10 августа 1902 года, т. е. давалось преимущество в выслуге лет на один год для производства в чин поручика, в то время как производимые из юнкерских училищ, по пробытии 6 месяцев в звании прапорщика и произведенные затем в подпоручики, обязаны были выслужить для производства в поручики четыре года.
Всякие расчеты были быстро закончены, и ничто меня не удерживало больше в Москве. После окончания училища давался 28-дневный отпуск, а затем нужно было отправляться в часть. Так как из Оренбурга в Ташкент железной дороги еще не было, нужно было ехать по железной дороге через Баку и Красноводск. Однако последний путь был длинный, а прогонные деньги выдавались по кратчайшему направлению, т. е. через Оренбург. Сберегая денежные интересы казны, я выигрывал в другом, а именно: при новом назначении от Оренбурга до Ташкента мне нужно было делать по 53 километра сутки, в то время как от Москвы до Оренбурга по железной дороге я должен был проезжать 160 километров в сутки (в действительности, конечно, быстрее). Я обязан был явиться в 1-й стрелковый Туркестанский батальон лишь 25 октября, т. е. мой 28-дневный отпуск удлинялся в два с половиной раза, позволяя мне дольше прожить дома.
Взяв билет по железной дороге, я в 11 часов вечера 11 августа уже выезжал с Казанского вокзала из Москвы, хотя и с радостным настроением, но и с раздумьем, когда я снова из далекой Средней Азии попаду в Москву.
НАЧАЛО СЛУЖБЫ В 1-М СТРЕЛКОВОМ ТУРКЕСТАНСКОМ БАТАЛЬОНЕ
Вечером 13 августа 1903 года я прибыл к своим родителям. Дома, как обычно бывало у нас летом, нашел полный съезд гостей. Все шумно приветствовали меня, и я был очень рад снова очутиться в своем родном домашнем кругу. Кроме того, учащаяся молодежь Белебея, дружно веселившаяся, заканчивала свои каникулы, и я застал еще ее в сборе, закрутился в вихре пикников, вечерних гуляний, обычных для маленьких уездных городов того времени.
10 октября я покинул родительский дом и кружным путем через Самару, Ряжск, Ростов-на-Дону, Баку и Красноводск по железной дороге отправился в Ташкент. На Северном Кавказе стояла чудная осень, и приятно было любоваться отдаленным горным ландшафтом. Поезд быстро катился к Каспийскому морю.
Вот и Баку — знаменитый город нефти. Так как пароход в Красноводск отходил только через 20 часов, у меня хватило времени хотя бы бегло осмотреть и новый город и побывать на темных базарах старого города.
Вечером следующего дня я уже находился на борту парохода. Так в первый раз пришлось мне совершать этот маленький морской рейс. К 12 часам следующего дня я уже высадился в Красноводске.
Чуждыми, но в то же время интересными, предстали передо мной, уроженцем Урала, раскаленные, голые и красноватые горы, окружающие Красноводск. Он также был оригинален со своими одноэтажными с плоскими крышами домами, раскаленными тротуарами. Изредка попадались какие-то чахлые растения у домов.
Но вот я уже сижу в вагоне поезда и еду по безводной пустыне вдоль персидской границы к Ашхабаду. Все ново: и природа, и пассажиры — туркмены в больших каракулевых шапках и халатах, и женщины с закрытыми паранджой (чадрой) лицами, и даже сами вагоны Закаспийской железной дороги, окрашенные в белый цвет.
Вот и солдаты туркестанских войск в белых рубахах с белыми фуражками и малиновыми чакчирами (шароварами из бараньей кожи).
В Ашхабаде я послал телеграмму своему товарищу Михалевскому, вышедшему служить в Ташкент во 2-й резервный Ходжентский батальон, с просьбой встретить меня в Ташкенте.
Промелькнул Мерв… Поезд пошел по большому железнодорожному мосту через Амударью в Чарджоу. Проехав Бухару, Самарканд, миновав Тамерлановы ворота, я в середине дня 19 октября прибыл на Ташкентский вокзал. На платформе приветливо помахивал фуражкой Михалевский.
Получив мой офицерский сундук из багажа и уложив его на извозчика, мы с Михалевским отправились к нему на квартиру в старую часть города, где он жил у своей замужней сестры. До подыскания мне квартиры Михалевский предложил поселиться у него, отклонив всякие мои попытки занять номер в гостинице. Я ему за это был очень благодарен, так как действительно более или менее благоустроенных гостиниц или номеров в те времена в Ташкенте не было. Отдохнув день с дороги, я направился в казармы батальона.
Казармы 1-го стрелкового Туркестанского батальона были расположены на границе нового и старого города близ так называемой «урды» — небольшого базара. Быстро найдя казарменный двор, я по указанию дневального прошел в канцелярию. Адъютант батальона поручик Стрельбицкий, уточнив, когда я прибыл и где остановился, провел меня в кабинет командира батальона. Отрапортовав последнему о прибытии и ответив на ряд довольно банальных и ничего не значащих вопросов, я получил назначение на должность командира полуроты 3-й роты батальона.
