Теперь лицо Пинк стало пунцовым под соломенной сиреневой шляпой, украшенной атласной розовой лентой.
– Вы готовы к нашей экспедиции? – резко спросила она.
Матери и дочери, подумала я. Матери и дочери. Нам с подругой не довелось испытать материнства. Может быть, нам этого не хватает?
Почему-то вспомнился Годфри. Я вздохнула и расслабилась – и снова напряглась. Встретимся ли мы сегодня с женщиной, которая считает себя матерью Ирен, или Пинк нас обманывает?
Мы сидели, прихлебывая чай, и я размышляла о том, что отчаянная репортерша всегда стояла на страже интересов матери. Я представляла ее четырнадцатилетней девочкой, более десяти лет назад страстно выступавшей в суде. Ее вынудили сражаться за свою семью безжалостные законы о наследовании и вечное стремление женщин искать защиту у мужчин – даже если потом их приходится защищать от этих мужчин. Я также представила себе еще одну девочку, Ирен, которой десять лет назад, возможно, пришлось отказаться от семьи по неведомым обстоятельствам.
Мне было тревожно, оттого что над нашими поисками нависло слово «убийство», будто топор палача.
– Я так горжусь моей дорогой девочкой! – сказала миссис Кокрейн (в прошлом жена сумасшедшего). – А где ваша мама, мисс Хаксли?
– Она умерла при родах, когда я появилась на свет. Это случается чаще, чем обычно полагают. Мой отец…
– Да? – заинтересовалась Ирен. Она так же мало знала о моей семье, как я – о ее.
– Мой отец был мягким человеком с хорошим образованием. Он многому меня научил. Стал мне и отцом, и матерью. – Я никогда прежде не говорила об этом, но теперь поняла, что это правда.
– Судья тоже любил детей, – вымолвила миссис Кокрейн с тяжелым вздохом.
Как же мог хороший человек умереть, не оставив им ничего, кроме воспоминаний? Правда, когда скончался мой батюшка, мне пришлось стать гувернанткой. Ко мне начали обращаться по фамилии, называли просто «Хаксли», как служанку. Я встряхнула головой, прогоняя неприятные воспоминания. С той поры прошло полжизни. Это было семнадцать лет назад, вскоре после смерти отца…
Я взглянула на Ирен. Она никогда не знала матери, а как насчет отца? Нет, Годфри прав: Ирен появилась на свет как богиня, не обремененная прошлым и вполне оперившаяся. Для нее существовало только «здесь и сейчас».
Еще один человек поразил меня, как и она, полным отсутствием прошлого и своим явным одиночеством в детстве: мистер Шерлок Холмс, господин, которого я недолюбливала и боялась. Однако сейчас я обнаружила, к своему удивлению, что начинаю его жалеть.
Глава девятая
Место преступления
Нам с самого начала явился сильный дух усопшего, и медиум все время стонал, бормотал или что-то говорил.
Артур Конан Дойл. Доклад о спиритическом сеансе
Мы втроем отправились в путь в экипаже, запряженном двумя лошадьми, где легко помещались три человека.
Ирен рассмеялась, когда я заметила, что в Нью-Йорке не так много кэбов, как в Лондоне или Париже.
– Их теперь гораздо больше, чем когда я была здесь в последний раз, – сказала она.
– А когда это было? – тут же вскинулась Пинк.
– Когда кэбы были не так популярны, – ответила Ирен и повернулась ко мне, чтобы продолжить прерванный разговор.
Это научит мисс Пинк уважать старших!
– Несколько лет назад, Нелл, здесь сильно противились кэбам, – продолжила примадонна. – В конце концов, высота ступеньки целых полтора фута, поэтому леди трудно влезать из-за юбок. А вот в Лондоне кэбы, где место кучера располагается сзади, стали основным видом городского транспорта. Они, словно водяные жуки, быстро и ловко снуют в огромном океане Лондона. Нью-Йорк – более тяжеловесный город.
– Ты совершенно права, Ирен! – воскликнула я. – Я как раз думала, как охарактеризовала бы этот город, рассказывая о нем, скажем, Саре Бернар…
– Как мило с твоей стороны позаботиться о Саре, – усмехнулась подруга.
– Нет, ничего подобного! Просто мне вспомнилось, что она всегда требует описаний – точно так же, как указаний от режиссера. В любом случае этот город действительно тяжеловесный. Тут полно зданий и людей, и на улицах постоянно идет бойкая торговля. Что касается транспорта, если лондонские кэбы – водяные жуки, ловкие и быстрые, то парижские экипажи – стрекозы в пруду, заросшем лилиями, элегантные и скользящие…
– А в Нью-Йорке? – с интересом спросила Ирен, которую забавляли мои сравнения.
– Нью-йоркские повозки – это жужжащие шмели, не умолкающие ни на минуту и трудолюбивые, но неуклюжие! Да, неуклюжие, по сравнению с британским и французским транспортом.
– Вот уж нет! – вмешалась в наш разговор Пинк. – Нью-Йорк так же легок на ногу, как любой мегаполис мира, просто он не делает из этого проблему.
Я больше ничего не сказала, но наш и впрямь неуклюжий экипаж подтверждал мою точку зрения.
– Куда мы едем? – спросила Ирен, снова принимая деловой тон.
– На Юнион-сквер, возле Парка и Пятнадцатой улицы, – пояснила Пинк. – Это театральный район.
Последняя фраза разделила нашу компанию надвое: мы с Ирен нахмурились, зато Пинк сияла.
– Видите ли, – пояснила она, – все началось с весьма примечательного спиритического сеанса.
– Вздор, – сказала я.
– Мошенничество, – поддержала меня Ирен. Я очень удивилась: ведь она жила и дышала сценой, а что может быть театральнее спиритического сеанса?
– Так я и думала. – Несмотря на наш скепсис, Пинк и бровью не повела – лишь слегка зашуршали очаровательные бледно-розовые оборочки. – В некотором смысле, вы обе правы. Но даже мошенница не должна умирать за грех, в котором ее подозревают.
– Умирать? – повторила Ирен.
– Она была убита. Пока что никто не знает, почему и каким образом.
Примадонна вынула из своей сумочки синий эмалевый портсигар и извлекла из него маленькую коричневую сигару.
Меня поразило, что она расслабилась, услышав новость о смерти медиума. Вот до чего довела наша авантюрная жизнь: упоминание о насильственной смерти не ужасает, а лишь отвлекает от невеселых мыслей! Хоть Ирен и не горела желанием вернуться на родину, во имя убийства она была согласна исследовать собственное прошлое.
– Итак, – констатировала моя подруга, чиркнув спичкой, – теперь ты вращаешься среди ясновидящих, а не среди filles de joie[30].
– Я пошла на спиритический сеанс без предубеждения, – ответила Пинк. – Мне бы хотелось, Ирен, чтобы ты тоже отнеслась ко мне без предубеждения и больше доверяла мне. Я в самом деле не ожидала ничего впечатляющего. Это же не подлинная цыганская прорицательница в Праге, от которой мурашки по коже!
